— Тогда зови меня не Солнышком, а Булочкой! — засмеялась я в голос. — Кстати, это будет вполне справедливо. — Я хлопнула себя ладошками по выпуклому животу.
Теперь засмеялся мой собеседник:
— Если я назову тебя Булочкой, мне захочется тебя съесть. А Солнышко съесть нельзя — им можно только любоваться и греться в его лучах.
— Ты тоже будешь греться в моих лучах? — спросила я. И мне на самом деле захотелось узнать это.
— Я уже делаю это, — ответил незнакомец, и я почувствовала, как прохладная упругая кожа мужской груди коснулась моей шеи, плеч, спины, чуть более теплый и мягкий живот легонько прижался к пояснице, а чуть выше своих ягодиц я ощутила горячую твердость… Впрочем, все это длилось одно-два мгновения. Меня снова ничто не касалось; ни горячее, ни холодное, не прижималось к моей враз покрывшейся пупырышками коже.
Я резко обернулась. Сзади никого не было. Я опустила глаза и увидела следы на песке. Они вели через широкий, не менее сотни метров, пляж к полосе изумрудно-салатовой, преувеличенно красочной, как и все здесь, травы, простиравшейся до пальмовой рощи невдалеке, за которой начинался густо-зеленый, насыщенный манящей глубиной лес, а над ним, уже в самой-пресамой дали, вздымались голубовато-прозрачные горы…
Возле пальм стоял шалаш. Крытый пальмовыми же листьями. Широкими и даже издалека кажущимися прохладными.
Я не видела, но точно знала, что мой недавний собеседник ждет меня в шалаше. Но, как бы мне ни хотелось сейчас к нему — а хотелось мне очень-очень-очень, — я не спешила. Я решила сначала вспомнить, откуда я знаю этот голос. Но стоять, словно еще одна пальма, мне уже надоело, и я решила совместить приятное с полезным — вспоминать, купаясь в океане. И побежала в манящую прохладной бирюзой волну…
Вода оказалась теплой, нежной и ласковой, дно — пологим. Пока я входила в океан, прибой сначала ласкал мои голени, потом бедра. Я сделала еще пару шагов и невольно остановилась. Волны мягко ударялись туда, откуда вновь стала медленно разливаться по животу, а потом все выше и выше, сладостная пульсация, как тогда, в падающем самолете. Я отдалась неге, невольно выгнув спину и слегка раздвинув ноги. И подумала: а не смотрит ли сейчас на меня с берега незнакомец, и если смотрит — понимает ли, что я сейчас делаю, что ощущаю? Мысли о том, что за моим бесстыдством наблюдает мужчина, неожиданно доставило мне такое странное удовольствие, что я не сдержалась и застонала.
Но все-таки долгожданной вспышки на сей раз не случилось. Я зачерпнула в ладони воды и вылила на горящие желанием, напрягшиеся в трепетном ожидании груди, нежно провела руками по затвердевшим соскам, словно успокаивая их и обещая, что все еще будет. Скоро, скоро будет. Обязательно будет! Я знала это, я была в этом абсолютно уверена.
А пока я зашла в океан еще глубже и поплыла. Я снова ощущала невесомость, но сейчас она была ненастоящей, искусственной, вызванной пресловутым законом Архимеда, если только какие-либо законы продолжали действовать в снах… И все равно мне было хорошо. Я чувствовала себя почти счастливой. Я жила предвкушением счастья, я знала, что через пару-тройку быстротечных минут выйду на берег и окажусь в объятиях Матвея…
Я вздрогнула, мысленно произнеся это имя, поняла, что все время подсознательно знала, чей голос принадлежит незнакомцу, и стала тонуть. В самом прямом смысле. Я изо всех сил замолотила руками и ногами по воде, но неумолимо продолжала погружаться в пучину. Тогда я опустила ноги, в надежде достать до дна, но не достала, зато окунулась с головой и еле-еле сумела поднять ее снова над волнами, которые, как мне показалось, неожиданно стали больше… Понимая, что долго не продержусь, я жалобно заскулила и в дикой надежде бросила взгляд на берег — почему-то едва видимый. Неужели я успела так далеко отплыть от него?
Берег оказался пустынным. Зато в трех-четырех метрах я увидела голову Матвея и быстро взлетающие над водой руки. Он в пару мгновений несколькими сильными гребками доплыл до меня, подвел мне под живот руку и крикнул: «Держись!» Я обеими руками обвила его шею и забарабанила по воде ногами, помогая Матвею плыть, ведь у него осталась свободной лишь одна рука. Но я уже не боялась утонуть, я знала, что мы наверняка доплывем, — такая уверенность исходила от этого мужчины. Я успокоилась настолько, что сосредоточилась уже не на мыслях об опасности, а на руке Матвея, поддерживающей меня под живот. От наших движений рука постоянно скользила и перемещалась — то поднимаясь в район пупка, отчего мне становилось щекотно, то опускалась почти до самого «потаенного места», касаясь пальцами курчавой шерстки. Мне так и хотелось подтолкнуть эту сильную, нежную руку еще ниже, я и так уже что есть силы раздувала живот, делая для ладони Матвея своеобразную горку, но тут он вдруг вовсе убрал из-под меня руку и сказал:
— Вставай, тут уже можно достать до дна.
Я разочарованно опустила ноги и коснулась ступнями мягкого песка. Сделав несколько шагов к берегу, Матвей оглянулся на меня и улыбнулся:
— Испугалось, мое Солнышко?
— Угу, — честно ответила я. — Сначала. Пока ты не приплыл.
Я назвала его на «ты», не сделав над собой никаких усилий и даже не заметив этого, настолько это казалось естественным и единственно верным. Мне вообще теперь казалось, что Матвей был со мной рядом всегда. Или это являлось всего лишь проказами сна? Только уж что-то больно последовательным был этот необычный сон, так сильно похожий на явь… Но все-таки сон. И необычная яркость красок вокруг, и некоторая нелогичность и обрывочность все-таки говорили об этом. Вот и сейчас, мы только что шли по шею в воде рядом друг с другом, а в следующее мгновение я уже оказалась в объятиях Матвея, одной рукой обвивая его шею, а пальцами другой лаская снова ставшие кроткими и мягкими бирюзовые волны.
Матвей вынес меня на берег и, не останавливаясь, направился к пальмовому шалашу.
«Сейчас! Сейчас это случится!..» — застучало звонкими маленькими молоточками в голове.
Уже потом, вспоминая и анализируя события этого сна, я веселилась, видя уже явственно те нелепости, которые присущи снам — и этому тоже. Вот, например, зачем нес меня на руках пару сотен — или сколько там? — метров до нелепого шалаша Матвей, если мы могли упасть с ним прямо на шелковистую траву, как нельзя лучше подходившую в качестве ложа для любовных игр? Не надо было бы тратить напрасно ни сил (хотя вряд ли во сне тратились на это какие-то усилия вообще), ни времени (чего было действительно жалко).
Нет же, Матвей донес меня до самого шалаша, поставил на ноги и жестом гостеприимного хозяина откинул полог из пальмовых листьев, призванный служить входной дверью. Я встала на четвереньки и поползла в шалаш. Делая это, я понимала, что Матвей сейчас смотрит на меня. И не просто на меня, а именно туда, куда на его месте смотрел бы любой здоровый мужчина. Но мне это доставило особое удовольствие. Я даже не удержалась и, задержавшись на «пороге» пальмового жилища, чуть прогнула спину. Матвей издал при этом звук, похожий то ли на нервное хрюканье, то ли на полустон-полукашель. Не устояв перед соблазном, я все-таки оглянулась и впервые увидела Матвея «целиком», во всей красе. Да, он не был атлетом. Но сложен неплохо. Несмотря на далеко не юный возраст, он не стал обладателем «пивного» брюшка, как многие его ровесники. Наоборот, живот его был абсолютно плоским. Загорелая кожа (ездил, видимо, в отпуск этим летом) перечеркивалась по бедрам и низу живота белой полоской, защищенной когда-то плавками. Сейчас же никаких плавок на Матвее не было, и к границе загара на животе стремительно поднималось, на глазах вырастая в размерах, то, что я жаждала ощутить вскоре внутри себя.
