А наоборот.
Пластическая хирургия третьего тысячелетия творит буквально чудеса науки и техники.
— Во даёт! — восхитился мне с камчатки Светофор.
— С рёбрами всё ясно, — процедила Цецилечка. — Назови мне кости нижней конечности.
И что она так завелась?
— Это просто. — Я чуть-чуть откашлялся. — Одна нога — одна выгнуто-вогнутая кость. Всего их у человека две — по количеству имеющихся в наборе конечностей. Возьмём простой пример из жизни: ногу обыкновенную куриную, типа «жареный окорочок». Сколько в ней костей?
— Одна! — поддержал меня Тишка. — Трубчатая!
— Вот именно. А следовательно, и у человека одна. Ведь все мы произошли от обезьяны, — подвёл я логический итог, — согласно эволюционной теории Чарльза Дарвина.
Цецилия Артуровна безмолвствовала. Её нижняя лицевая конечность висела гораздо ниже верхней, что, в общем-то, закономерно.
— Я закончил, спасибо за внимание. — Я вернул указку на место и прошёл к своей парте.
— Да-а-а-а, ты меня в самое сердце поразил, — наконец сказала Цецилия Артуровна. — Вернее, в сердечную выгнуто-вогнутую кость. Я твоё выступление всю оставшуюся жизнь буду помнить.
— Спасибо, Цецилия Артуровна. — Я был польщён.
— Пожалуйста, — ответила она и посмотрела на меня своим особенным, фирменным взглядом, типа «Рентген позвоночника».
Я его выдержал, этот взгляд. Хотя многие не выдерживают, но я уже привык. Цецилечке это, кажется, не понравилось.
— Скажи мне, Константин, ты глубоко в душе кто? — вдруг спросила она.
— Э-э-э… романтик? — неуверенно предположил я.
На что это она намекает?
— Он пионер, Цецилия Артуровна! — вступился за меня Тишка. — Пионер! Вы его не слушайте!
— А лицо у него что-то не наше, не пионерское, — сказала Цецилия Артуровна вкрадчиво и тихо.
Глава 7
Пионерская
— Тихо! Звонок для учителя! — рявкнула Цецилия Артуровна.
Да, с авторитетностью у неё всегда всё было отлично. Интересно, в грудничковом возрасте она тоже была такой? Или командирша в ней прорезалась с первым молочным зубом?
В класс заглянул какой-то румяный дядя.
— Заходи, Людочка, заходи! — разулыбалась биологичка.
В класс вкатился толстый старшеклассник в красной пилотке и с барабаном на животе. Над верхней губой у него росли кошачьи усы, а щёки алели розами.
— Привет, орлы! — гаркнул старшеклассник и ударил в барабан.
Класс молча встал, как тёмный лес.
— Наш девиз! — опять гаркнул розовый дядя.
Он что, нормальным голосом не умеет разговаривать?
— Орлята учатся летать, уметь бороться, побеждать! — проорал тёмный лес.
— Это кто? — шепнул я Тишке на ухо.
— Наш вожатый Людочка.
— Людочка?
— Фамилия у него такая. БЗД ещё тот!
— БЗД?
— Баран замедленного действия.
— Молодцы! — похвалил своих подопечных Людочка и вывел нас в коридор.
Там под бравурную музыку из громкоговорителя уже стояли другие классы — все парами, по росту и со своими Людочками.
Под горн и барабанную дробь мы двинулись маршем по коридору.
— Куда это нас? — всполошился я.
— В пионерскую. Диребан мозги к Первомаю будет промывать.
— В пионерскую? Какой диребан?
— Директор. Ты что, русский язык забыл? — Он на ходу пощупал мне лоб. — Вроде холодный. Чётко ты перед Волнорезовной выступил!
— Какой Волнорезовной?
— Цецилией нашей. Видал, какой у неё волнорез?
— Нет…
— Ну шнобель, волнорез!
— А-а-а!
— Ну вот.
— Разговорчики в строю! — рявкнул весь розовый и мокрый Людочка.
Значит, мозги промывать? Что-то мне папа, по-моему, такое рассказывал, про шампунь «Желтковый». Я огляделся по сторонам — красным-красно, кругом сплошная пионерия. И лица у всех какие-то… мм… как на городской контрольной по русскому. И маршируют как заведённые, никто даже не смеётся.
Точно! Заводные пионеры! Те самые.
Пионерская комната оказалась там, где у нас сейчас школьная библиотека, — на втором этаже. Только там были не стеллажи с книгами и библиотекарша, а всякие интересные экспозиции: «По местам боевой славы», «Ими гордится школа» и выпуски стенгазеты «Октябрёнок». А ещё тут было много плакатов со смешными названиями: «Помни, четвёртая четверть — ударная!», «Позор отстающим!», «Все на субботник в последнее воскресенье месяца!», «Следуем примеру Зои Космодемьянской!». Но больше всего мне понравился фотоотчёт о пионерах-героях. Они все были очень красивые и ужасно крутые: Марат Казей, Зина Портнова, Лёня Голиков, Камилия Шага, Валя Котик — как их тут много! А я только про Павлика Морозова слышал, да и то не очень хорошее.
На одной стенке в пионерской висело знамя, а по бокам от него стояли на посту двое мальчиков. Они были не живые, по-моему, даже не моргали. Даже не дышали — я таких видел у Букингемского дворца в Англии, по телику. Мне стало их немного жалко, этих бедных «касатиков». Но тут я увидел в самом центре пионерской комнаты маленького лысого мужчину в коричневом костюме. Он весь прямо сиял и лучился, как сияют и лучатся только абсолютно счастливые люди после ужина. И как это я его, такого праздничного, сразу не заметил?
— Владимир Людвигович, наш директор, — сообщил Тишка. — Хороший мужик, только у него на сборе макулатуры сдвиг по фазе.
