Настю Мошину — безумного, талантливого художника и человека с отменным чувством юмора. Настя, твои картинки — это «взрыв на макаронной фабрике», я их обожаю!
Валерия Роньшина и Павла Калмыкова, которые первыми прочитали эту повесть и много всего мне тогда посоветовали.
Дорис и Майкла из Филадельфии, Лену из Нью-Йорка, Джорджа из Бостона и Люси из Вашингтона, у которых я жила в мае 2010 года, пока писала повесть.
Моих маму и папу за всё, и особенно — за моё счастливое детство. Я вас очень люблю!
Моего терпеливого и въедливого редактора Марию Тонконогову. Спасибо за усердное копание в нашем детстве (80-е рулят!) и за ту замечательную кучу мелочей, которые всплыли в памяти благодаря нашим долгим разговорам.
Моих читателей, которые любят Бабаку.
Глава 1
Фантазёр
Мой папа, Степан Валерьянович Косточкин, — большой фантазёр.
Бывало, поужинает папа тефтелями, сядет на диван в позу лотоса, положит на колени сонную Бабаку (это наша собака, говорящая) и начинает.
— Вот, помню, в моём детстве, — рассказывает папа не было никаких сникерсов. Всё было по-другому! Продукты росли на деревьях!
— Да ну! — Я делаю вид, что поражён. — А магазины? Их что, тогда ещё не было?
— Это тебя тогда ещё не было. А в магазинах шаром покати тогда было. В них никто не ходил.
— Как?
— В моём интересном детстве дефицит, можно сказать, свирепствовал. Вот природа и сжалилась над людьми — еда стала расти на деревьях. Реже на кустарниках, но там по мелочи: карамель, печенье, да и то не везде. Продукты в большинстве своём плодоносились за городом. В лесопосадках — на ёлках и берёзах.
— А какие? — Мне это всё прямо удивительно слышать.
— Самые обычные. Хлеб в кирпиче, молоко в пакете, масло в пачке, килька в томате, сметана в развес. И всё свежее, экологически чистое и термически необработанное. Даже икра росла — в стеклянных баночках по 140 граммов. — Папа облизывается.
— А зимой?
— А что зимой? Зимой хорошо росли мандарины. Особенно на ёлках — такие, с наклеечками. Шоколадные конфеты тоже — «Белочка», «Каракум», «Мишка на севере». Монпансье в жестянках, чай в пачке со слоном — он вызревал к февралю. Хлебобулочные деревья замечательно плодоносили весной, сыро-колбасные — осенью, а кисломолочные — круглый год.
— И что, всё это так и росло на природе? Дикое? Бесхозное?
— Что значит дикое? — обижается папа. — Народное! В моём детстве всё принадлежало народу. Подходи любой — рви, покуда рук хватит! Для хорошего человека ничего не жалко. С деревьями ведь как было — чем больше с ветки сорвёшь, тем больше колбасы на нём завтра вырастет.
— Здорово!
— Помню, на площади Победы, у железнодорожного вокзала, выросла берёза. Ничего себе берёза, белая. Но по ночам… — Тут папа делает глаза шпионскими щёлками.
— Что?
— Но по ночам на этой берёзе вырастали ананасы!
— Ну и?
— Консервированные! — волнуется папа. — Шайбочками!
Прямо детский ребёнок он какой-то. А икра что же, не консервированная?
— Вьетнамские, понимаешь? Народ за ними лез на самую верхушку!
— Подумаешь, вьетнамские, — говорю. — Удивил.
— Это я тебя сейчас не удивил. — Папа размахивает руками. — А в моём детстве, если съел иностранный ананас, считай, подписал себе приговор.
— Что-что? — Я переглядываюсь с Бабакой.
Она хмыкает.
— Короче говоря, срубили эту берёзу. Как в песенке — под самый корешок. А то место, где она росла, забетонировали. А потом взялись за остальные деревья — затянули всё колючей проволокой. Повесили таблички.
— Какие?
— Ты такие видел, называются «Не влезай, убьёт». До сих пор ещё кое-где висят.
— Зачем?
— А кто его знает… — Папа пожимает плечами. — Потом знаешь какие были очереди за оставшимися деревьями? Как отсюда до шпалопропиточного завода!
— Это который переделали в китайский рынок?
— До него. Бывало, займёшь сразу несколько за батоном, за курицей и за кефиром. К вечеру твоя очередь подойдёт, а всё уже разные наглые граждане оборвали. Одни голые ветки с ценниками на ветру.
— А курицы тоже росли на деревьях?
— А как же! Ощипанные, с потрошками!
— А ценники кто на ветки вешал?
— Не знаю, какие-то волшебники, наверное. Или начальники. Особенно я любил лимонадные деревья: Буратино, Дюшес, Ситро, Крем-соду, Тархун, Колокольчик, Крюшон. Это уже потом ввели поталонные деревья.
— Эталонные?
— Поталонные. На них всё росло только по талонам, — непонятно поясняет папа и энергично гладит Бабаку.
И я ему то верю, то не верю. Чаще второе, но это смотря по настроению. Или по папиной интонации. Не может же человек с высшим образованием и большим сердцем врать таким правдивым голосом!
В общем, я в сомнениях обычно после таких разговоров.
Бабака говорит:
