— Примите мои соболезнования, — сказала она.Вероятно, муж заранее посвятил ее в подробности моей биографии. — Я рада,что вы согласились приехать. У нас все запросто. Надеюсь, вы немногоотвлечетесь.
Я тоже на это надеялась. Главное, что не останусь ночью одна— здесь столько людей. Кстати, через некоторое время в окрестностяхобнаружилась еще и няня — дама средних лет с классическим пучком на затылке иласковым лицом. Все звали ее просто Таней, так же она представилась и нам.
Из выделенной мне комнаты на втором этаже коттеджа ясмотрела вниз на Горчакова, который, устроившись в плетеном кресле на веранде,диктовал что-то Липе. Та сидела за столом, уткнувшись в ноутбук.
Меня раздирали противоречивые чувства. Боль, связанная сосмертью Матвея, собственная вина, любовь к Горчакову, осознание безнадежностиэтой любви, плюс ревность к его жене. Над всей этой гремучей смесью виталажажда мести, приправленная страхом, — я мечтала вывести людей Шлыкова начистую воду и одновременно боялась их. Я боялась, что они причинят вред моемубрату и его семье, если я буду упорствовать в своем нежелании доносить на шефа.
Я смотрела на макушку Горчакова, еле сдерживая слезы. В этотмомент я отчетливо осознала, что люблю его. И что в понедельник мне придетсязапротоколировать все его телефонные звонки и визиты и передать эти сведенияубийцам собственного мужа.
Обедали на веранде. Я чувствовала себя диверсанткой, ипоэтому ароматный суп, поданный в глубоких пиалах, мой организм приниматьотказывался.
— Вам надо поесть, — серьезно сказал Горчаков, стревогой глядя на меня. — У вас под глазами синяки. И вы очень сильнопохудели за последнее время.
— Может быть, вам хочется чего-то другого? —заботливо спросила Альбина. — Что вы больше всего любите?
«Вашего мужа», — хотелось ответить мне, но вместо этогоя пробормотала:
— Спасибо, суп очень вкусный. Я с удовольствием поем.
Люди Шлыкова обязательно спросят, чем занимался Горчаков ввыходные. Поэтому после обеда я осталась на веранде, чтобы подслушать. Шефпросчитывал рентабельность нового оборудования, которое собиралась закупать егофирма. И еще прикидывал возможности расширения. Время от времени он поглядывална меня, словно проверяя, в каком я состоянии. Видимо, мой вид его не радовал, потомучто он то и дело хмурился. Иногда даже замолкал на полуслове. В конце концовЛипа не выдержала и с присущей ей прямотой заявила:
— Сергей Алексеевич, если вы хотите все закончитьсегодня, Маришу нужно прогнать. Она вас отвлекает.
Я бросила на нее испепеляющий взгляд, но она только пожалаплечами:
— Ну, правда. Ты сидишь, как русалка, от тебя глаз неоторвать.
Горчаков усмехнулся:
— Липа, ваша прямолинейность иногда просто шокирует.
— Кого это? — тупо спросила та.
— Допустим, меня. — Шеф улыбнулся, что слегкасгладило пикантность ситуации.
— Шокировать может только правда, — не сдаваласьглупая Липа.
— Я с вами полностью согласен. Все сказанное вамиправда. Марина меня действительно отвлекает. Она прекрасна, словно русалка, яне могу отвести от нее глаз и сбиваюсь с мысли.
Я мгновенно поднялась, чтобы ретироваться, но Горчаковвнезапно поймал меня за запястье и, поглядев в глаза, произнес:
— Останьтесь, не уходите.
Липа демонстративно вздохнула. А я, если честно, просто незнала, как реагировать.
— Спасибо, вы очень чуткий человек, — наконецнашлась я, проследив глазами за Альбиной, которая шла по садовойдорожке. — Но лучше я пойду отдохну.
Горчаков тоже встал и, засунув руки в карманы, болезненнопоморщился:
— Не знаю, как вам помочь. Мне не хочется, чтобы выуединялись и страдали в одиночестве.
Но я все-таки уединилась. Сердце мое обливалось кровью. Еслион будет и дальше проявлять свое расположение и хватать меня за руки, я проревувсю оставшуюся жизнь.
Альбина не набивалась мне в утешители, честно выполняя рольрадушной хозяйки. Оказалось, с ней легко общаться. Она была весьма неглупой, схорошим чувством юмора и спокойным характером. Короче, у нее было все, чтомогло заинтересовать такого мужчину, как Горчаков.
Перед сном в мою комнату заглянула Липа и, немногопомявшись, что было ей совсем несвойственно, спросила:
— Может, тебе не с кем поговорить? Я всегда могувыслушать и не разболтаю, честное слово. Вообще-то я несдержанная, но еслинадо, из меня слова не вытянешь.
— Спасибо, Липа, — растроганно сказала я. —Но мне нужно самой пережить этот тяжелый момент. Все пройдет.
— Ладно, тогда спокойной ночи.
Я выключила свет и легла. В распахнутом настежь окне, словноживая, шевелилась занавеска. Иногда она взлетала вверх, и тогда взглядуоткрывался чернильный кусочек неба без звезд. Изредка выныривала из этих чернилтусклая луна, оставляя на постели ртутные лужи. Я долго лежала без сна, потомснова растравила себя тоскливыми мыслями, тут-то меня и развезло. Я приняласьрыдать со всей страстью одинокой и безнадежно влюбленной женщины. Чтобы никогоне потревожить, я засунула голову под подушку, поэтому не услышала, какоткрылась дверь и в комнату вошел Горчаков. На нем были спортивные брюки итенниска, волосы встрепаны со сна. Правда, все это я рассмотрела позже.
Когда он положил руку мне на плечо, я окаменела от испуга изасопела под подушкой, внезапно почувствовав, как мало здесь воздуха.
— Только не визжите, — попросил Горчаков,наклонившись к моему уху. — Испугаете ребенка. Он спит внизу, комнатапрямо под вами. Это всего лишь я.
Всего лишь! Если бы он знал! Я перевернулась на спину,отодвинув подушку в сторону, и столкнулась с предметом своего обожаниябуквально нос к носу. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надо мной. Отнего приятно пахло чем-то горьковато-терпким, и в неярком свете луны его глазаказались непроницаемыми.
Я в последний раз всхлипнула и хотела было извиниться, нотут случилось невероятное. Горчаков наклонился еще ниже и вдруг прижался губамик моим губам. Я испуганно замерла, ощутив невероятную истому Наверное, то жесамое чувствует пломбир, когда его поливают горячим сиропом. Я была пломбиром.В нем нет ни косточек, ни иных твердых составляющих. Он может только таять,принося блаженство тем, кто его любит.
Через мгновение Горчаков отстранился, стремительно поднялсяи вышел безмолвно, словно привидение, случайно забредшее в жилую часть дома.«Черт, что это было?» — подумала я, ущипнув себя за руку. Слезы мгновенновысохли. Я уставилась в потолок и замерла, сложив руки на животе. Голова мояпревратилась в тоннель, сквозь который, как скорые поезда, проносились мысли.Ни одна не задерживалась ни на секунду. «Завтра надо сделать вид, что ничего неслучилось», — сказала я себе. Интересно, а как будет вести себя Горчаков?
