* * *
Диета! Многим женщинам знакомо это емкое слово, вмещающее всебя литры обезжиренного кефира, чай из шиповника, огурцы, приправленныепростоквашей, и грезы о жареном цыпленке, ватрушках и мороженом. Когда началасьэта история, я как раз сидела на диете, именно поэтому все произошедшеестопроцентно ассоциируется у меня с чувством голода.
Собственно, на диету я села ради своего мужа Матвея —человека благородного происхождения, достаточно известного в Москвекомпозитора. Он вращался в тех кругах, где водились певицы, модели и актрисывсевозможных размеров и оттенков. Чтобы вовсе не выйти в тираж, я началабезжалостную борьбу со своим сорок восьмым размером. Когда становилось совсемневмоготу, я жевала «Орбит», и фантиками от него к концу второй недели можнобыло оклеить бывший Колонный зал Дома союзов.
Кстати сказать, Матвей ни капельки не ценил моих усилий. Егодаже веселила моя молчаливая дуэль с холодильником.
— Ну, что? — спрашивал он, небрежно бросая свойбелоснежный пиджак на спинку кресла. — Весы все еще зашкаливают?
Впрочем, он считал, что женщинам следует прощать абсолютновсе. По причине их врожденной умственной ограниченности. Женщина, полагалМатвей, должна доставлять эстетическое удовольствие, не более того. Я не сразуразобралась в его варварской философии, а когда разобралась, вступать вполемику уже не хотелось. Звезды больше не загорались в моих глазах при взглядена его высокий лоб, римский нос, зеленые глаза, в которых светилась искрабожья, и соломенные волосы, спускавшиеся ниже воротничка рубашки. Он зачесывалих назад, как Александр Годунов, и, кажется, делал это специально, потому чтоему нравилось сходство.
Несмотря на отсутствие детей, мы не разводились. У каждогоиз нас были на это свои причины.
После смерти родителей я долгое время жила одна и невзлюбилаодиночество пуще неволи. Я боялась темноты, почти не спала ночью, если рядомникого не было, и ненавидела возвращаться в пустую квартиру. Поэтому Матвейказался мне хоть каким-то выходом из положения. Он создавал в доме «эффектприсутствия», который пока что перевешивал все остальное.
Матвей, в свою очередь, тоже нуждался в такой жене, как я,для того, чтобы во всяком обществе выглядеть достойно. Неженатого композитора,ясное дело, или заподозрят в склонности к своему полу, или примутся осаждатьнахальные девицы, мечтающие о выгодном браке. Известно, что у каждой из ниххватка бультерьера. Увлекающийся Матвей опасался проявить слабость внеподходящий момент. Так что я была его «крышей». Для этой цели я подходиластопроцентно — у меня были сносная внешность и университетское образование. Чтокасается любви, то она бежала из нашего дома примерно год назад. Наверное, тожеузнала об изменах Матвея — наглых и красиво обставленных.
Говоря по правде, мне на это наплевать, потому что явлюблена в своего нынешнего шефа Горчакова. Я считаю его верхом совершенства,но он безнадежно женат. На работу меня устроил Матвей полгода назад, когда емупоказалось, что я заскучала. Он попросил своего приятеля, с которым еженедельнопарился в бане, пристроить куда-нибудь журналистку, не имеющую опыта работы.Приятель, недолго думая, позвонил Горчакову, который был ему чем-то обязан, ичерез два дня я уже имела свой стол в офисе фирмы под названием «Альбина».Горчаков понятия не имел, куда деть лишнего и абсолютно бесполезногосотрудника, поэтому должность для меня ему пришлось придумать. Так я стала егопомощницей.
«Альбина» — полиграфическое предприятие, малое, ноконкурентоспособное. Меня грела мысль о том, что со временем шеф поймет, что кмоему телу, кроме длинных ног, еще приставлена какая-никакая голова. Гораздопозже я поняла, что надо было начинать именно с ног.
Кроме меня, в офисе сидела еще секретарша. У нее роскошноеимя Олимпиада и смешная фамилия Бумажкина. Все зовут ее просто Липой. Онадевушка невысокая и в теле. Если кто и подбирал ее на должность секретарши, то,конечно, жена Горчакова. К такой, как Липа, трудно приревновать. Она отличаетсястойким равнодушием к мужчинам, обладает оптимизмом и некоторой долейврожденного хамства: ни одну реплику не оставляет без ответа. Считается, чтоона цинична, хотя на самом деле Липа, как мне кажется, просто большойиспорченный ребенок. Шефа она тем не менее уважает, а ко мне относится безвсякой враждебности. И я это ценю.
Все началось в пятницу. Ничто не предвещало беды. Горчаковпосле обеда в офисе отсутствовал, и мы с Липой немножко расслабились. Когда шефпозвонил и сказал, что сегодня не придет, она предложила:
— Можешь уйти пораньше.
Сама она не имела права бросить телефон ни на минуту. Я сблагодарностью приняла предложение и, поправив макияж, тронулась в сторонуметро. В тот день должен был состояться последний семинар из цикла «Какизменить свою жизнь», куда я записалась в приступе жалости к себе. Но насеминар в тот день я так и не попала.
В Москве стояло лето — было так жарко, что каблуки вязли васфальте и весь город бился в духоте, словно горячечный больной, жаждущий водыи прохлады. Едва я вышла из офиса и сделала несколько торопливых шагов, какуслышала позади урчание мотора. Меня обогнала светлая иномарка — серебристая идлинная, словно рыбина. Она затормозила чуть впереди, мгновенно открылись обедверцы, и на свет божий появились двое парней, похожие друг на друга, какблизнецы. Светло-серые брюки, белые рубашки с закатанными до локтей рукавами иузкие галстуки, одинаковые стрижки, невыразительные глаза. «Двойняшки»улыбались. Я тоже стала улыбаться, потому что шли они ко мне.
Правда, улыбка — это единственное, что я успела им продемонстрировать.Потому что в следующую секунду меня с двух сторон взяли под белы рученьки ипотащили к машине. «Вот почему жертвы похищений никогда не кричат, —пронеслось у меня в голове. — Они просто не успевают сообразить, чтопроисходит».
— Помогите! — только и успела пискнуть я. Но былоуже поздно.
Я оказалась на заднем сиденье иномарки, зажатая междупохитителями-"близняшками". Шофер — человек в каскетке и темных очках— даже не обернулся. Он сразу же тронул машину с места. Только что я стояла натротуаре возле своего офиса, а теперь нет меня. Ищи-свищи.
— Не волнуйтесь, — не поворачивая головы, сказалтот из «близнецов», что сидел справа.
Говорил-то он мягко, но держал меня так, что после егопальцев на руке обязательно останутся синяки. Если это вообще будет иметь вмоей жизни какое-то значение…
«Слава богу, они не горцы, — в первую секунду соблегчением подумала я. — И я не стану еще одной безымянной кавказскойпленницей». Но потом услужливый мозг подсказал, что и соотечественники вполнемогли взять меня в качестве заложницы, чтобы самым банальным образом выколотитьиз Матвея деньги. У него было припрятано кое-что на черный день, и догадатьсяоб этом, учитывая его образ жизни, особого ума не требовалось. Я со страхомпоняла, что муж может запросто отказаться платить, понадеявшись на милицию, ипосле бесплодных переговоров с ним меня бросят в какую-нибудь канаву. Ужемертвую, естественно.
