Все молчали, и Габриэль весело объявила:
— Ладно, а теперь нам пора в больницу.
Леклер проследил за тем, как они вышли из передней двери.
Луна скрылась за тучами, и небо было совершенно темным, хотя до рассвета осталось не больше получаса. Американскому физику с забинтованной головой и в черном плаще, из-под которого выглядывали тощие розовые щиколотки и дорогая пижама, один из санитаров помог забраться в заднюю часть машины «Скорой помощи». После безумного заявления о викторианской фотографии пострадавший помалкивал, и Леклеру показалось, что он смущен. Книгу Хоффман забрал с собой. Жена последовала за ним, держа в руке сумку, полную одежды. Они напоминали пару беженцев. Двери с грохотом захлопнулись, и машина сорвалась с места в сопровождении полицейского автомобиля.
Леклер наблюдал, как они добрались до поворота подъездной дорожки, ведущей к дороге; тормозные огни коротко моргнули алым светом, и машины скрылись из вида.
Инспектор вернулся в дом.
— Большой дом для двоих, — пробормотал один из жандармов, стоявших на пороге.
— Большой для десяти человек, — проворчал в ответ Леклер.
И отправился на экскурсию по дому, чтобы понять, с чем он имеет дело. Пять, шесть… нет, семь спален наверху, каждая с собственной ванной комнатой, причем не вызывало сомнений, что ими не пользовались; громадная спальня хозяев, большая гардеробная с зеркальными дверями и ящиками; плазменный телевизор в ванной комнате; его и ее раковины; космических размеров душевая кабина с дюжиной разных насадок. На противоположной стороне лестничной площадки спортивный зал с велотренажером, гребным тренажером, беговой дорожкой, гирями и еще одним большим телевизором. Игрушек нет. Нигде никаких признаков присутствия детей, даже на фотографиях в рамках, расставленных по всему дому и изображавших Хоффманов во время дорогостоящих отпусков — разумеется, лыжи, яхты, а вот они держатся за руки на веранде, построенной на сваях в какой-то немыслимо голубой коралловой лагуне.
Леклер спустился вниз, пытаясь представить себе, что чувствовал Хоффман полтора часа назад, когда шел вниз по лестнице навстречу неизвестности. Он обогнул пятна крови на полу и открыл дверь в кабинет. Вся стена была отдана книгам. Инспектор взял одну наугад и посмотрел на корешок: «Толкование сновидений» Зигмунд Фрейд. Он открыл ее и обнаружил, что она напечатана в Лейпциге и Вене в 1900 году. Первое издание. Леклер взял другую книгу. «Психология народов и масс», Густав Лебон, Париж, 1895 год. И еще одна: «Человек-машина», Оффре де Ламетри, Лейден, 1747 год. Также первое издание. Леклер не слишком разбирался в редких книгах, но понимал, что эта коллекция стоит миллионы. Теперь ему стало понятно, почему в доме столько датчиков дыма. Книги по большей части были научными: социология, психология, биология, антропология — и нигде ничего про деньги.
Инспектор подошел к письменному столу и сел в антикварное кресло Хоффмана. Время от времени большой экран перед ним слегка подрагивал, когда менялись мерцающие цифры: — 1,06, — 78, — 4,03 %, — 0,95$.
Его собственные вложения, которые он сделал несколько лет назад, последовав совету одного прыщеватого «советника по финансам», чтобы обеспечить себе комфортную старость, сейчас потеряли половину того, что стоили тогда. И по тому, как шли дела, когда он выйдет на пенсию, ему придется найти работу на неполный день, что-нибудь вроде охранника в магазине, например. Иными словами, он будет пахать до самой смерти — а вот его отцу и деду не пришлось этого делать. Тридцать лет в полиции, и он даже не может позволить себе жить в родном городе! И кто покупает дорогущую собственность? Большинство просто отмывают деньги — жены и дочери президентов так называемых «новых демократий», политики из республик Центральной Азии, русские олигархи, афганские военные диктаторы, торговцы оружием — настоящие преступники со всего мира, — в то время как он гоняется за подростками-алжирцами, продающими наркотики на вокзалах. Леклер заставил себя встать и отправиться в другую комнату, чтобы не думать об этом.
В кухне он прислонился к гранитному острову и принялся изучать ножи. По его приказу их сложили в специальные мешки для улик в надежде, что на них остались отпечатки пальцев. Эту часть истории он категорически не понимал. Если грабитель заявился, чтобы взять их в заложники, он должен был заранее как следует вооружиться. Кроме того, похитителю требовался по меньшей мере один помощник, а возможно, и больше: Хоффман достаточно молод и находится в хорошей физической форме — и он не сдался бы без борьбы. В таком случае, целью проникновения было ограбление? Но обычный грабитель залез бы внутрь и постарался как можно быстрее убраться восвояси, захватив столько, сколько удастся унести с собой, а здесь имелось достаточно предметов, которые можно украсть. Следовательно, все указывало на то, что у преступника не все в порядке с головой. Но откуда психопат, склонный к насилию, мог узнать коды входа в дом? Загадка. Возможно, имеется еще одна дверь, которая осталась открытой?
Леклер вернулся в коридор и свернул налево. Задняя часть дома выходила на огромную викторианскую оранжерею, которую использовали в качестве художественной студии, хотя в понимании инспектора это было не совсем искусство. Скорее походило на рентгеновский кабинет или мастерскую стекольщика. Внешнюю стену, оставшуюся от прежних хозяев, украшал огромный коллаж из электронных изображений человеческого тела — цифровых, инфракрасных, рентгеновских — и анатомические рисунки различных органов, конечностей и мышц.
Листы непрозрачного стекла и перспекса[16]разных размеров и толщин были сложены в деревянных стойках. В оловянном сундуке Леклер увидел дюжины папок, распухших от старательно подписанных компьютерных изображений: «МРТ головы, 1 — 14 сагитальные, аксиальные, коронарные»; «Люди, части, виртуальный госпиталь, сагитальный и коронарный». Часть рабочего стола была с подсветкой, на нем лежал небольшой зажим и стояло множество чернильниц, гравировальные инструменты и кисти для рисования.
В черной резиновой стойке инспектор заметил ручную дрель, рядом с которой пристроилась жестяная банка с надписью «Тейлорс Хэррогейт Эрл Грэй», заполненная сверлами, и стопка блестящих проспектов выставки под названием «Контуры человека», которая должна была открыться как раз сегодня в галерее на Плен-де-Пленпалэ. Биографические сведения содержались в коротенькой статейке внутри: «Габриэль Хоффман родилась в Англии в Йоркшире. Получила диплом с отличием и степень по живописи и французскому языку в университете Солфорд, а также степень магистра в Королевском колледже искусств в Лондоне. Несколько лет работала в Организации объединенных наций в Женеве». Леклер скрутил брошюрку в трубочку и засунул в карман.
Рядом со столом на треножнике стояла одна из работ Габриэль: трехмерное сканированное изображение зародыша, составленное примерно из двадцати частей, нарисованных на листах очень прозрачного стекла. Леклер наклонился, чтобы получше его рассмотреть. Голова зародыша была диспропорциональной и слишком большой для тела, тонкие ножки подтянуты к животу. Если смотреть со стороны, картина отличалась глубиной, но стоило перевести взгляд к центру, начинала растворяться, а потом и вовсе исчезала. Леклер не знал, закончено ли это произведение, но ему пришлось признаться самому себе, что в нем есть определенная сила воздействия, хотя он сам не смог бы с таким жить. Уж очень это напоминало окаменевшую рептилию, висящую в аквариуме. Его жена посчитала бы подобное зрелище отвратительным.
