Склонив голову, он приподнял подол ее испачканного грязью плаща и поцеловал его, а затем коснулся губами тыльной стороны ее ладони, и только после этого, по-прежнему стоя на коленях, поднял к ней лицо. Елизавета слегка сжала плечи кузена. Генри поднялся, и они обменялись благопристойными поцелуями в щеку. Принцесса заметила, что вокруг его полных надежды глаз рассыпались лучистые морщинки, а уголок широкого рта чуть-чуть приподнялся. Она улыбнулась, глядя в эти глаза — карие омуты с таящейся в глубине печалью.
Вместе они помогли Марии Болейн вернуться в ее большую кровать, ибо она как будто провалилась во внезапный сон, прямо там, где стояла, прислонившись к столбику. Генри показал жестом, что им следует выйти.
Они остановились в коридоре у двери спальни, приблизившись друг к другу. Генри вдруг погрузился в молчание, и Елизавета поглядывала на него, ожидая объяснений.
— Мои глаза, — проговорил лорд Кэри, когда взгляд принцессы задержался на нем чуть дольше положенного, — радуются, глядя на ваше милое лицо. При виде вас, такой сильной и уверенной, я не сомневаюсь, что вместе мы сможем разоблачить этот заговор и предотвратить убийство.
— Убийство? — ахнула Елизавета. — Чье убийство? Вы хотите сказать, что нападение, о котором упоминала ваша мать, было покушением на вашу жизнь? Расскажите мне.
— Расскажу, — торжественно пообещал Генри, поднося палец к губам. — Пойдемте на улицу, где нас никто не сможет подслушать.
Но теперь Елизавету больше всего страшил вопрос, который выкрикивал у нее в голове внутренний голос: «Это семья моей матери, погибшей от руки палача, и неужели сейчас им — нам — снова грозит смерть?»
Глава третья
— Расскажите мне все, — потребовала Елизавета, когда они спускались по лестнице.
— Но вы, очевидно, только что прибыли, вам нужно отдохнуть и поесть, — сказал Генри.
— Я не смогу съесть ни крошки, пока вы мне все не расскажете.
Елизавете хотелось показать, что она очень уважает двоюродного брата и не намерена оспаривать его главенство в доме. Но все-таки она не сдержалась и выпалила:
— Мы должны оставить кого-нибудь у постели вашей матери. Кто такая Мег, о которой вы с Глендой говорили?
— Мег Миллигру, мамина любимица, а по большому счету — всего лишь травница у нас на кухне, — объяснил Генри, выводя Елизавету через холл на задний двор. — Девчонка слегла от бледной немочи и сейчас, как видно, даже себя не способна вылечить. Дело в том… Прошу прощения, ваше высочество, но она немного похожа на вас и я сначала принял вас за нее.
— Похожа на меня? — переспросила Елизавета и так резко остановилась, что Генри чуть не налетел на нее.
Тон и взгляд принцессы были скорее разгневанными, чем удивленными.
— Я имел в виду цвет волос, рост и телосложение, — быстро пояснил лорд Кэри. — Разумеется, у нее не такие благородные черты лица, осанка и манера держать себя, как у вас. Ей далеко до вашей грации, кузина. Мег рассеянна и нерасторопна, но мама к ней весьма расположена. Я на минутку зайду сюда. — Он указал на дверь, которая, судя по доносившимся из-за нее запахам и звукам, вела в кухню. — Скажу Гленде, чтобы она послала кого-нибудь к матери наверх. Когда матушка устает, она засыпает на несколько часов. Я сижу с ней, если у меня не кружится голова от потери крови.
Елизавета пересекла вслед за кузеном тускло освещенный холл. К своему удивлению, она обнаружила, что все еще закутана в плащ, хотя капюшон давно упал на спину.
— И скажите Гленде, — добавила принцесса, — чтобы она отдала мой завтрак моему слуге, который остался с лошадьми. То есть попросите ее, хорошо?
Генри склонил голову в подобии поклона, и тут из кухни с подносом в руках вышла Гленда. Пока лорд Кэри объяснял женщине, что нужно сделать, та переводила узкие глаза с него на Елизавету. Выслушав указания, Гленда кивнула, фыркнула, послала в адрес несчастной Мег проклятие и крикнула Пирсу, чтобы тот отнес «завтрак благородной леди» на конюшню.
Да, снова подумалось Елизавете, здесь церемоний не соблюдают. В другой ситуации это, пожалуй, позабавило бы ее, но сейчас, при виде слуги, явившегося, чтобы накинуть плащ на плечи Генри и вручить ему берет, ее кольнуло дурное предчувствие.
Со скамьи у кирпичной стены, на которую падали редкие солнечные лучи, открывался вид на травяной сад. Он был аккуратными рядами разбит вокруг замысловатого узла центрального рисунка, и ранний мороз еще не загубил этого укрытого от ветра уголка. Дальше виднелась кухонная дверь и окно, частично закрытое развешанными на нем пучками трав.
— Присядьте, пожалуйста, ваше высочество, и я все вам расскажу.
— Почему бы вам не называть меня Елизаветой, когда мы одни?
Они сели (по необходимости близко друг к другу) на узкую скамью.
— Или знаете что, — почти с нежной тоской продолжала принцесса, — здесь мне кажется, что я должна быть просто Бесс и чувствовать себя как дома. Семейную идиллию нарушает только то, о чем вы должны мне поведать.
Генри кивнул и покраснел — если только внезапный порыв морозного ветра не раскрасил румянцем его щеки.
— Конечно. А вы зовите меня Гарри, как зовут друзья. Елизавета, я не хотел, чтобы мама приглашала вас сюда, но теперь рад, что она это сделала.
Елизавета увидела, что ее двоюродный брат взволнован гораздо больше, чем ей показалось вначале. Он постоянно ерзал на скамье, а его низкий голос срывался.
— Я боялся сообщать вам об этих… этих опасных беспорядках… в письме. Нападение на меня и моего слугу было не случайным… Я решил было, что мне удалось тайно вернуться домой, чтобы увидеться с матерью, прежде чем она… она…
— Но вы уверены, что она умирает? — спросила Елизавета, слегка склоняясь к кузену. — Нельзя ли привлечь какого-нибудь искусного аптекаря или врача?
Генри опустил голову и уставился на руки, которыми вцепился в колени.
— Она все перепробовала. Прошлой зимой умер мой отчим, и все дело в том, что с тех пор мама утратила желание жить. Она чахнет от тоски. У нее слезятся глаза, болит желудок. Ее одолевают тошнота и общая слабость. Я рад, что вы приехали, но боюсь, что теперь, когда моя матушка наконец увидела меня и вас…
— Ей больше незачем будет жить?
Генри резко поднял голову.
— Вы читаете мои мысли. Но поговорим о другой нашей беде. Моего слугу и друга Уилла Бентона убили, когда он ехал рядом со мной к этому дому и до места оставалось не больше четверти часа.
— Убили? Так вот, значит, о каком убийстве шла речь. Я сожалею, кузен, — проговорила Елизавета, накрывая ладонью руку Генри. — Хвала Богу, вы идете на поправку, но я глубоко скорблю о его гибели.
— Он всегда был вашим верным подданным. Он следовал за моей угасающей звездой, но у власти хотел видеть вас. — Генри немного ссутулился. Елизавета крепче сжала его руку. — В каком-то смысле, в гибели Уилла Бентона виноват я, — дрожащим голосом продолжал он. — Вряд ли такая быстрая и мучительная смерть предназначалась ему. Нет, целью нападавших был я, его покровитель — его господин — Болейн. Три стрелы лишили Уилла жизни, одна дошла до самых внутренностей. Простите меня за грубые слова, ваше высочество… Елизавета.
