себя, чего не удавалось больше никому в замке. Впрочем, обычно хватало улыбки, чтобы уладить конфликт.
Сегодня улыбка не помогла. Дамиан прекрасно отдавал себе отчет: сегодня улыбка у него выходит кривая, недобрая, больше похожая на оскал или гримасу боли.
– Вот, что мы сделаем, Грегори. Я внимательно изучу дом, и в особенности – комнату Лауры, и завтра дам тебе ответ. Проводи меня наверх.
На этот раз дорога в комнату Лауры заняла, кажется, вдвое больше времени. Дамиан старался скрыть накатывающую приливными волнами слабость, делая вид, что заинтересован тенями в углах коридора, гравюрами на стенах – достаточно паршивыми, оставленными тут и там безделушками. Пару раз он сострил по поводу вкуса брата и его жены, пару раз посетовал на нерадивую прислугу, оставляющую неубранной пыль. Было уже почти три часа утра, когда они, наконец, добрались до спальни Лауры. Тут Грегори замешкался.
– Я останусь тут, – твердо сказал Дамиан. – Один. До завтрашнего вечера. Завтра я расскажу тебе все, что сумел узнать. А сейчас, брат, пожалуйста, оставь меня.
Не оглядываясь более на Грегори, Дамиан шагнул в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь. На медный ключ, торчащий из замка, подвешена была легкомысленная бледно-желтая кисточка, и она отчего-то раздражала, нервировала, вызывала желание оторвать ее и выкинуть. Этот мертвенный оттенок желтого Дамиану никогда не нравился. Повернув ключ, Дамиан вытащил его и бросил в ящик дамского столика в кучу мелких вещиц, назначение доброй половины которых было ему неизвестно.
Обстановка женской спальни подавляла его. Что за человек была Лаура? Почему окружала себя таким количеством ненужных вещей? Что пыталась спрятать за всеми этими блестящими безделушками? Или же и в самом деле была такой глупой пустышкой и искренне любила эти ленты, перья, безвкусные фарфоровые статуэтки и серебряные коробочки?
Дамиан огляделся внимательнее, но осмотр комнаты ничего ему не дал. Украшения, дамские вещицы вроде миниатюрного бронзового зеркала, отделанного эмалями, или хрустальных флаконов с золотыми крышечками; яркая дорогая одежда – Грегори не скупился на капризы своей жены. Полдюжины книг, все сплошь дешевые слезливые романы. Чуть особняком забытый на подоконнике журнал, «Oeil de sortilege», достаточно авторитетное и потому не известное широкой публике издание, посвященное оккультизму. Дамиан пролистал его, просматривая статьи, но ничего примечательного не нашел. Этот выпуск был ему знаком, почти полностью посвящен египетским древностям, но едва ли мумии, ветхие папирусы и мистические тайны герметиков имели какое-то отношение к исчезновению Лауры и его племянника. Единственной любопытной вещью была заложенная между страниц листовка Спиритуалистического Братства, одного из множества мистических обществ, выросших в последние годы, точно плесень на корке отсыревшего хлеба. Дамиан сделал себе пометку: расспросить Грегори, как давно у Лауры появился интерес к оккультизму и что связывало ее со Спиритуалистами. Впрочем, Дамиан не сомневался, что это Братство – точно такие же шарлатаны, как и все им подобные. В мире не так-то много настоящих медиумов, магнетизеров и магов, и те, кто владеет подобными силами, предпочитают держаться особняком и не связываться с подобными обществами. Это так же постыдно, как и выступать в ярмарочном балагане.
Впрочем, интерес Лауры сам по себе говорил о многом.
Дамиан закрыл журнал, потом задернул тяжелые шторы, отсекая нездоровый желтый свет уличных фонарей. Снял сюртук, морщась от боли в мышцах. Послание Грегори застало его в окрестностях Манда[3], и пришлось срочно собираться, чтобы отбыть в Англию. Путешествие не заняло много времени – как отшучивался Дамиан, «die Todten reiten schnell»[4], – зато пожрало все накопленные за год силы.
Ослабив шейный платок, Дамиан погасил лампы, постоял немного, наслаждаясь сумраком, в котором глаза его видели значительно лучше, чем в неверном газовом свете, и наконец лег поверх покрывала, разглядывая потолок. Слуги в доме Грегори не отличались расторопностью, коль скоро ему открыла не одна из горничных, а гувернантка, которой это делать не положено. Не отличались они и старательностью, об этом говорили пыль в завитках резьбы и тенета под потолком.
Дамиан шумно выдохнул, выбросил из головы посторонние мысли, сложил руки на груди и расслабил каждую мышцу. Тело стало тяжелым, неподъемным, и не было такой силы, что смогла бы сейчас заставить его пошевелить хотя бы пальцем. В глазах потемнело, а потом все вдруг стало нестерпимо ярким, насыщенным, искрящимся, точно по всему миру рассыпали волшебную пыльцу фей. Хотелось зажмуриться, но это было невозможно, ведь сейчас у Дамиана не было век, как не было и всего тела. Он поднялся выше, выше, не оглядываясь на себя самого – печальное это зрелище, и жалкое тоже. Дамиан миновал тонкую, присборенную ткань полога, ощущая не кожей, но тем, что составляло сейчас его существо, мелкую пыль. Потом был потолок, мансарда, кровля, и наконец Дамиан поднялся над домом.
Над Лондоном уже занимался рассвет, но его невозможно было разглядеть из-за угольного дыма, висящего над городом. Воздух Лондона был отравлен, исчернен, испорчен. Внизу дым мешался с туманом, и там таились Тени. Кое-кто был если не безобиден, то, по крайней мере, безопасен. Не опаснее крыс и мошкары, во всяком случае. Но таились в черном полумраке и по-настоящему жуткие создания, полные зависти к живым и гнева. Они ждали своего часа и дожидались. Обязательно находился кто-то неблагоразумный или просто невезучий, кто становился их жертвой.
Но едва ли Лаура в их числе. Она была, конечно, не слишком умна, да и ее увлечение оккультизмом сделало бы ее легкой добычей. Но Лаура была частью семьи Гамильтонов, а значит, на нее распространялась фамильная защита. У Гамильтонов испокон веку была собственная тень, отливающая золотом, как звездное небо, да и Катриона не один десяток лет потратила на защиту. Ее магия обладала дурным кроваво-красным сиянием, которое было хорошо знакомо Дамиану с детства. Оно служило ему ночником и вместе с тем вечным источником кошмаров. Если прищуриться – совершенно условно, ведь тела у него сейчас не было, – можно было различить это алое сияние вокруг дома. Оно почти перекрывало знакомый золотистый цвет гамильтоновой тени. Так Катриона подавляла все и всегда.
Со стороны дом выглядел неприступной крепостью. Он был построен не так давно, в правление Георга III, и ни в какое сравнение не шел с седой и в чем-то зловещей древностью замка Гамильтон. У дома не было особой истории, в нем не умирали мучительной смертью, не убивали, не предавались порокам. Прежние его владельцы – двоюродный дед Джошуа Гамильтон и его супруга – не представляли собой, кажется, ничего особенного, сторонились семьи и не были замешаны в странных событиях, в
