class="p1">Целый мешок на двенадцать килограмм.
Признаться, давненько я её не жрал. Кузьмич хоть и очень старается познакомиться с русской кухней, но не всё у него получается. Рассольник в его исполнении был похож на помои с томатным соком, и больше мы к нему не возвращались.
Ну а теперь, получается, настал её звёздный час.
— Тащи казан, — приказал я. — И две банки тушёнки. Нет… три! Сегодня можно.
— Будет сделано, Василий Иванович.
— А Элеонора пускай промаринуется до завтра.
— Как скажете, Василий Иванович.
Солнце потихоньку покатилось к закату.
Я расположился на крыльце в кресле-качалке и раскурил одну из сигар. Сигары были толстые, размером с палку сырокопчёной колбасы. Это мне министры вчера привезли. Костя Васильевич, глава Тайной, недавно в командировку на Кубу летал, вот и припёр с собой гостинцев.
— Хорошо, — сказал я вслух, а про себя подумал, что моему спокойному размеренному быту на какое-то время пришёл конец.
Величество не сказал, как долго мне предстоит управляться со студентами, но если рассудить логически, то до выпускных экзаменов. А сдачу выпускных экзаменов в Академии Одарённых вполне себе можно форсировать.
Поднатаскаю ребят на подвиги, закроем ТРЕЩИНУ, да и дело с концом. Насколько мне известно, это и есть конечная точка обучения любого мага.
— Как настроение, Василий Иванович? — вылез из дома Кузьмич.
— Да ничего, — буркнул я. — Сигару хочешь?
— Если позволите, Василий Иванович.
— Да позволю, чего уж там, — сказал я. — Ты, главное, не в затяг. Ты ж малохольный, откачивать тебя потом.
— Хорошо, Василий Иванович.
Кузьмич раскурился, и следующий час, а, может быть, и дольше, мы провели в благословенном спокойствии.
Где-то вдалеке, так что почти не слышно, неслись по трассе большегрузы. Через два дома вверх по улице тихонечко играло радио, а со стороны Лёхиной делянки стучал дятел. Комары почти не докучали, их этим летом вообще мало уродилось.
Можно было бы от них и вовсе куполом силовым магическим закрыться, но тогда и прохлады не будет, а без неё уже не то совсем. Так что и хрен с ними, не загрызут.
С соседского участка нестерпимо сильно пахло скошенной травой.
В крыжовенных кустах прошуршал ёжик.
По всей Удалёнке зажглись фонарики, да ещё и прохлада эта вечерняя, которая буквально шепчет на ухо: «Займи, но выпей».
И никаких неотложных дел. Никакого городского нервяка и суеты, и злости, и шелухи, и бумаг этих сраных… да, особенно меня радовало отсутствие бумаг, до отказа наполненных пустыми бюрократическими значениями.
Мой мир был прост и прекрасен.
— Да-а-а-а, — периодически вслух говорил я, и, судя по довольной улыбке Кузьмича, он, кажется, понимал о чём речь.
— Василий Иванович, — ухо австрияка первым уловило тарахтение мотора. — Кажется, едут.
И впрямь, слышится.
Уже через минуту из-за угла показались жёлтые фары микроавтобуса.
Мы с Кузьмичом спустились с крыльца и пошли встречать дорогих гостей. Не хлебом-солью, конечно, но всё равно. Начинать знакомство нужно с мажорной ноты; ну а особенно с теми, кто собирается ко мне на постой на неопределённый срок.
Да и к тому же…
Раз уж за эту группу вписался сам Его Величество, то мало ли кто из этих ребят вырастет. Будут потом в верховных кабинетах друг другу пересказывать, как их старик Скуф уму-разуму учил.
Можно сказать, путёвку в жизнь дал.
Эх… Историю творю, ядрёна мать!
— Сюда! — крикнул я, раздвигая ворота, и махнул водиле. — Сюда! Заворачивай!
Чёрный автобус с госномерами зарулил ко мне на участок, остановился и заглушил мотор. Кузьмич ломанулся закрывать ворота, ну а я двинулся встречать.
— Добро пожаловать, мужики! — крикнул я и улыбнулся что есть мочи.
И сердце в груди забилось от внезапного восторга. Казалось, что я стал свидетелем начала чего-то такого хорошего, большого и интересного.
Как буду я курсантикам у костра рассказывать о своих подвигах, как в ночь к затону на сома сходим, как они мне крышу перекроют, наконец…
А потом…
Потом дверь открылась, и я увидел студентов.
— Ёпт, — вырвалось само собой.
Добро пожаловать, мужики, да? Так я, кажется, говорил? Так вот… ещё никогда в жизни я так сильно не ошибался.
Одна за другой, из автобуса начали вылезать девчонки. Тощие, хрупкие, совсем-совсем молодые. Не подростки, конечно, но и до женщин им ещё, как до Сарай-Бату раком. Чемоданы свои еле пёрли.
— А-а-а, — протянул я, заглядывая в автобус; мало ли это группа сопровождения, а настоящие маги потерялись где-то внутри.
— Василий Иванович, — улыбнулась мне одна из девок, — это Вы?
Рыжая такая, смешная. И вся в веснушках, будто перед ней на стол пирог с повидлом положили, а после по этому самому пирогу кирпичом бабах!
— Василий Иванович, — подтвердил я, всё ещё не до конца веря в происходящее. — Это я.
— Очень приятно, — рыжая протянула мне руку. — Группа «Альта» для прохождения обязательной летней практики прибыла в ваше распоряжение…
Глава 4
— Так уж и быть, я переночую в гамаке, — сказала Стекловата.
Коротковолосая подтянутая блондиночка в армейских штанах и массивных ботинках, что в народе зовут говнодавами, она озорно осмотрела своих товарок. Уж кого-кого, а вот конкретно её вся ситуация явно веселила.
— Не благодарите, неженки! Вот только вещи у вас оставлю…
С этими словами Стекловата, а если без позывных, то Стеклова Татьяна Витальевна, с размаху закинула в парилку спортивную сумку. По сравнению с остальными, конкретно она в Удалёнку приехала налегке.
Её внешность и повадки объяснялись просто. Барон Стеклов, имперский ловчий в отставке, очень хотел мальчика. В детстве Таня играла не в кукол, а в различный «холодняк» и лёгкое стрелковое оружие, а в юности больше разбиралась в артефактной броне, чем в платьях.
— Располагайтесь, девочки! — хохотнула Таня, уперев руки в боки.
— Располагайтесь, — повторила за ней Фонвизина. — Где располагайтесь-то? — зашла внутрь, брезгливо осмотрела расстеленные на скамейках матрасы и вышла обратно. — Фу.
— Глушь, — поддакнула ей Дольче и воздела телефон к небесам. — Интересно, здесь хотя бы интернет ловит?
Первая — та самая девчушка, которая вроде как решила взять на себя роль лидера и первой поприветствовала Василия Ивановича. Действительно очень рыжая. Действительно очень конопатая. И очень-очень ухоженная, что сразу же выдавало в девушке аристократку.
— Фу.
Вторая же — негласный секс-символ группы «Альта». Возможно,
