воротниками на яркихъ салопахъ. Прошли двѣ дѣвицы изъ мѣстной аристократіи, съ гувернанткой и собачкой на веревочкѣ. Но всего больше попадалось студентовъ. Они и составляли, конечно, главный предметъ наблюденія нашихъ юношей. Горшковъ осматривалъ каждаго съ ногъ до головы, Абласовъ смотрѣлъ на все ровно, немного изъ-подлобья. Телепневъ поддавался новымъ впечатлѣніямъ, точно не хотя. Нельзя сказать, чтобы онъ совершенно безучастно и мертвенно относился теперь ко всему окружающему. Но онъ все еще не могъ ни на минуту помириться съ своимъ настоящимъ. Шелъ онъ теперь по дорожкѣ Чернаго пруда и казалось ему, что это ne Черный прудъ, а садъ Въ Липкахъ, и вотъ сейчасъ выскочитъ изъ алей Маша; и войдетъ онъ въ бесѣдку, тамъ сидитъ она и смотритъ на него такъ, что его молодое сердце дѣйствительно хочетъ выпрыгнуть отъ радости. Да, большое горе было у него, когда онъ шелъ объ руку съ Абласовымъ и смотрѣлъ безучастными глазами на встрѣчныхъ ему студентовъ. Но эти студенты, хотя немного да занимали его. Ихъ общій видъ показался Телепневу чѣмъ-то грубымъ, непорядочнымъ. Это было первое впечатлѣніе, но оно не оставалось; его смѣнило другое, лучшее. Отъ всѣхъ этихъ потертыхъ сюртуковъ, фуражекъ надѣтыхъ на-бекрень, рѣзкихъ голосовъ, бойкихъ лицъ вѣяло чѣмъ-то новымъ, какимъ-то завлекательнымъ задоромъ, какого еще не приходилось видѣть Телепневу въ его дѣтской и отроческой жизни. И когда попались ему два-три франтика студента съ англійскимъ проборомъ, въ только что появившихся тогда блинообразныхъ фуражкахъ, въ длиннѣйшихъ шикарныхъ сюртукахъ, чуть не по пятки, и узѣйшихъ брюкахъ — ему стало приторно, гадко; онъ возмутился ихъ порядочностью.
— Посмотри-ка, какіе гуси! ввернулъ Горшковъ, показывая Телепневу на одного изъ франтиковъ.
Телепневъ молча кивнулъ въ знакъ согласія. Они подходили въ это время къ бесѣдкѣ изъ акацій, гдѣ возсѣдала шумная компанія студентовъ. Впереди на дорожкѣ стоялъ студентъ въ пресмѣшной шинелькѣ. Горшшовъ тотчасъ узналъ въ немъ вчерашняго знакомаго и поклонился ему.
— А, здравствуйте! просипѣлъ студентъ, кивая ему дружески головой; можно поздравить? — поступили?
— Какже-съ приняли безъ экзамена вотъ ихъ, прокричалъ Горшковъ, указывая ^на пріятелей, а я вольный козакъ, посторонній слушатель!
— Дѣло! теперь, какъ есть, студенты! А я къ вамъ хотѣлъ сегодня зайти. Вотъ, господа, обратился онъ къ шумящей компаніи: молодой народъ, юноши, поступаютъ только, науку хотятъ проникнуть. Присядьте къ намъ, господа!
Горшковъ не заставилъ себя долго просить, и тотчасъ же вступилъ въ разговоръ съ однимъ изъ сидящихъ на скамейкѣ. Телепневъ и Абласовъ немножко дичились. Борисъ всматривался въ физіономіи студентовъ. Это были, вѣроятно, все земляки Цвѣтъ волосъ, рѣзкія и грубыя черты, а главное — выговоръ обличалъ ихъ сѣверо-восточное происхожденіе. Онъ не прислушивался кь тому, что они говорили, а слова были все рѣзкія, а часто и ругательныя; ихъ прерывалъ крупный, довольно нахальный смѣхъ. Телепневъ даже замѣтилъ, что человѣка два-три были черезчуръ красны и отъ нихъ вѣялъ таки спиртной духъ.
— Что вы такимъ философомъ смотрите? обратился къ нему вчерашній студентъ.
— Да такъ себѣ, отвѣтилъ Телепневъ.
— Раздумывайте, что ль, о томъ, какъ наукамъ будете обучаться? такъ это вы напрасно себя тревожите. Самая настоящая наука — выпить и закуской закусить. Ужъ я до этого самъ дошелъ. А тоже, вѣдь, сути добивался!
Телепневъ взглянулъ на говорившаго, ему показалось, что уже онъ давно выпилъ и закуской закусилъ.
— А вы на какомъ факультетѣ? спросилъ его Абласовъ.
— На какомъ факультетѣ! по всѣмъ по тремъ, батюшка.
А числюсь по врачебному; вотъ это все тоже эскулапы, показалъ онъ на компанію. Вотъ учитесь, юноши, ихъ добродѣтелямъ. Этотъ безносый, по фамиліи Коридорскій, выпиваетъ полуштофъ изъ горлышка, въ видѣ чуда, изъ Костромы на камнѣ прибылъ сюда; Осинкинъ тоже, вонъ губы-то толстыя, въ Византіи всякой премудрости васъ научитъ; а вотъ этотъ милордъ, указалъ онъ на косматаго студента въ веснушкахъ, маркизъ Сусликовъ прозывается, — большая особа, своимъ умомъ до всего дошелъ, самъ таблицу умноженія выдумалъ.
Абласовъ слушалъ чрезвычайно серьезно и точно соображалъ: зачѣмъ это онъ все говоритъ? А для Телепнева, всѣ эти выходки были простымъ развлеченіемъ. Даже онъ немного заинтересовался личностью говорившаго.
— Вы къ намъ зайдите, кричалъ Горшковъ на другомъ концѣ скамейки. Мы вотъ скоро переѣдемъ на квартиру. Такъ вы говорите, что профессора-то дрянь? обращался онъ къ веснушчатому студенту, носившему имя Сусликовъ.
— Да на нашемъ-то факультетѣ лучшіе, отозвался тотъ, непріятно обнажая десны.
— А на остальныхъ то, что же? допрашивалъ Горшковъ.
— Такая сволочь, что просто… И тутъ Сусликовъ выразился такъ энергически, что Телепневъ покраснѣлъ, смутился немножко и Абласовъ. Они еще не привыкли къ такой первобытной простотѣ выраженій.
— А скоро ли начнутся лекціи? поспѣшилъ спросить Абласовъ бѣлаго студента.
— На той недѣлѣ, да успѣете еще насладиться, упляшетесь, батюшка, — захотите живой водицы напиться.
— А каковъ медицинскій факультетъ? задалъ еще вопросъ Абласовъ.
— Отличнѣйшій факультетъ! вскричалъ бѣлобрысый резонеръ: такіе есть рѣдкія чучелы, что только подъ стекломъ держать! Дайте срокъ, подтянутъ они васъ. А ужъ коли вы желаете обучиться врачебной наукѣ, такъ ужъ объ этомъ отложите попеченіе. Васъ не медицинѣ выучатъ, а такой дьявольщинѣ, что въ мозгахъ поврежденіе сдѣлается. А вы въ медики? спросилъ онъ Абласова
— На медицинскій, отвѣчалъ Абласовъ.
— Ну а вы? ткнулъ онъ пальцемъ на Телепнева
— Я по юридическому.
— Вомбовъ! крикнулъ резонеръ плечистому малому съ толстѣйшими губами: слышишь? Вотъ юноша собирается въ юристы! Какъ бишь ты все орешь про юстицію-то? Justitia est rerum humanarum et divinarum notitio…. Такъ, что ли?
— Врешь! отвѣчалъ Вомбовъ, точно выстрѣлилъ изъ пушки.
— Я не въ юристы, отозвался Телепневъ, я на камеръльный.
— На камеральный? хрипѣлъ резонеръ, — богоспасаемый камеральный! Такъ вы въ ухори записываетесь, что штаны-то въ обтяжку напяливаютъ? разлюбезное дѣло! Только ужъ мозглявый же тамъ народъ; а изъ богатырей, одинъ безносый Коридорскій затесался, да и то пристрастія къ камеральной мудрости не оказалъ? На это у насъ и оду сочинили.
«Къ точному знанію наукъ камеральныхъ
Охоты большой не имѣлъ.»
— Такъ, что ли, Рѣпа?
Коридорскій. прозываемый, вѣроятно, по-товарищески Рѣпой, разразился громкимъ хохотомъ.
— Такъ вы, продолжалъ резонеръ, обращаясь къ Телепневу, всего щипнуть хотите? и химіи кусочекъ, исторіи, изъ законовъ кое-что, объ тычинкахъ, объ пестикахъ, — это дѣло хорошее; ну и статистику тоже, сколько гдѣ значится скотовъ, рогатыхъ и не рогатыхъ?
— Тутъ резонеръ расхохотался самъ своей остротѣ.
Телепневу сдѣлалось неловко отъ этихъ шутокъ. Онъ смутно чувствовалъ въ нихъ что-то напускное; но бѣлый резонеръ все-таки непереставалъ его занимать. Въ немъ сквозь неряшество, грубую нецеремонность, сквозь замашку дешеваго остряка, чувствовалось что-то искреннее, что-то такое, что давало всей этой неуклюжей фигурѣ довольно выгодный колоритъ, посреди остальной разношерстной и крайне непредставительной компаніи.
А Горшковъ, тѣмъ временемъ, успѣлъ уже подружиться
