class="p1">В тот момент я вдруг осознала — это мы, сирены, созданы для того, чтобы приносить такие страдания обитателям иного мира. Скорее всего это дело плавников кого-то из моих Наставниц. Но сейчас, глядя на эти жалкие останки, я вдруг ощутила не торжество, а лишь скорбь и сострадание. Как могла природа быть столь безжалостной и обрекать разумных существ на такой кошмарный конец?
Глубокое чувство вины и жалости вдруг захлестнуло меня. Эти бедняги наверняка имели семьи, которые так и не узнали об их ужасной судьбе. Эти люди с далеких берегов погибли посреди моря так далеко от дома. В порыве эмоций я развернулась и поспешно выбралась из мрачного нутра разбитого корабля.
Я торопливо поплыла прочь, навсегда стремясь оставить это жуткое место позади. Вылетев на просторы океана, я жадно вдохнула полной грудью, словно только сейчас впервые за долгое время ощутила дыхание свободы. Мысленно я пообещала себе, что никогда не причиню вреда ни одному человеку, какой бы соблазнительной ни казалась такая месть. В этот день я окончательно утвердилась в мысли, что стану Отступницей, навсегда отринув традиции сирен. Что бы там ни говорили мне мои Наставницы…
…Лекция по навыкам коррозии закончилась, и я, прижав руки к груди, торопливо поплыла прочь из аудитории. В ушах все еще звучали слова Наставницы — холодные, безжалостные наставления о том, как следует разрушать металлические корпуса кораблей, преследовать моряков и сеять ужас в их сердцах. Я сжимала зубы, силясь не выдать своего истинного отношения к подобным «навыкам».
Уже не первый год меня мучили сомнения относительно того пути, на который наставляли нас наши преподаватели. Разве мы, сирены, не должны дарить людям очарование и красоту своих голосов? Зачем же обучать нас столь разрушительным заклинаниям? Кому станет лучше от того, что каждая песнь моря будет роковой? В глубине души я отвергала эту жестокость, эту обязанность выступать в роли безжалостных чудовищ, истребляющих моряков.
Мои одногруппницы, кажется, вообще не испытывали подобных терзаний. Они жадно внимали каждому слову Наставницы, их глаза азартно блестели при упоминании новых способов утопления людских кораблей. Я же ловила на себе их подозрительные взгляды, будто мое лицо выдавало мои чувства. Поэтому на занятиях я старалась казаться сосредоточенной, покорно кивала и делала вид, что тоже жажду причинять боль невинным людям.
Покинув здание Академии, я сразу же поплыла к своим любимым скалам. Спрятавшись в их расщелинах, я наконец могла отбросить маску и позволить своим истинным чувствам вырваться наружу. Прижавшись лбом к прохладному камню, я дала волю слезам разочарования и одиночества. Почему я должна следовать навязанному извне пути, если внутренний голос так протестует против этого?
То, что преподаватели внушали нам с младенчества, начинало все больше смущать и пугать меня. Неужели мое истинное предназначение — сбивать корабли с курса, насылать шторма, лишать моряков разума? Разве не выше наше изначальное сиренье призвание — нести в мир гармонию, пробуждать в человеческих сердцах прекрасные порывы? Я отчаянно желала приникнуть к истокам нашей природы, туда, где сирены были музами и вдохновительницами для людей. Но это было так давно, за столетия до Великой войны и до потери нашим народом Атлантиды.
В тот вечер, уставшая от внутренней борьбы, я забылась тревожным сном, припав щекой прямо к подводной скале. И тут в полусне до меня донеслись странные, непривычные звуки — смех, визг чаек, плеск волн. Это были звуки мира людей, того самого мира, к которому так тянулась моя душа, отвергая путь разрушения. Свернувшись калачиком на мягком песчаном дне, я почувствовала, как меня постепенно окутывает сон.
Передо мной вдруг замелькали странные видения. Я оказалась в подводном тоннеле, уходящем вглубь скалы. Повсюду вспыхивали таинственные огоньки светящихся рыбок, мягко освещая путь. Я поплыла следом за их манящими голубыми всполохами, не зная, куда они меня ведут.
Внезапно впереди замаячил силуэт русалки. Я узнала ее — моя мать, Диана, когда-то изгнанная из города за ее непокорность законам. Она была одной из тех, кто осмелился пойти против традиций, вступив в связь с человеком. За это ее жестоко наказали, навеки выслав из родного Мармариса.
— Мама? — вырвалось у меня.
Диана резко обернулась, ее русалочий хвост взметнулся в водовороте песка. Мать выглядела такой же прекрасной, как я ее запомнила — с серебристыми локонами и глубоким взглядом изумрудно-зеленых глаз.
— Ариэль! — воскликнула она, протягивая ко мне руки. — Дитя мое, как же ты выросла!
Она попыталась приблизиться, но ее словно удерживала невидимая преграда, не позволяя коснуться меня.
— У меня мало времени, — с болью произнесла Диана. — Но я должна предупредить тебя…
Вдруг ее фигура начала расплываться, а голос — глохнуть, словно мы разделялись растущей невидимой стеной.
— О чем? О чем ты хочешь предупредить? — отчаянно закричала я, пытаясь расслышать ее слова сквозь нарастающий гул. Но речь матери стала смутным бормотанием, утопающим в шуме морского прибоя.
— Мама! Не оставляй меня! — взмолилась я, но она лишь покачала головой с грустной улыбкой.
В следующее мгновение мощное подводное течение сорвало меня с места. Я беспомощно кружилась в водовороте, протягивая руки к быстро удаляющемуся образу матери. Она тоже тянулась ко мне, но теперь мы разделялись стремительным потоком.
Вдруг все видение поглотила тьма, и я проснулась, хватая ртом воду. Сердце бешено колотилось, перед глазами все еще стояли картины только что увиденного сна.
Одинокая слеза скатилась по моей щеке, растворившись в морской воде, когда я осознала, что так и не смогла расслышать предупреждение матери. Что она хотела открыть мне? За что ей пришлось заплатить такую высокую цену?
Эти вопросы терзали меня, сводя с ума. А вокруг по-прежнему царила ночная тишина, но я уже не находила себе места. Тоскливая тревога сжимала сердце, я больше не могла здесь оставаться. Выбравшись из расщелины, я поплыла прочь в неизвестность, оставив безмолвный город позади. Теперь меня влекло лишь одно — разгадать зловещую тайну моей матери-изгнанницы.
Я вынырнула из воды и увидела невдалеке берег. Серебристый песок отмелей слабо мерцал в свете луны. Еще никогда я не бывала так близко к берегу и к людям. Волнение, смешанное со страхом, сковало мое тело.
Ночь выдалась лунной, но это не остановило меня. Осторожно выбравшись из-за скал, я замерла в прохладной воде, вслушиваясь в ночные звуки. Было очень тихо. Только ласковый прибой вторил биению моего взволнованного сердца.
Подгоняемая любопытством, я с трепетом выплыла на мелководье и обхватила руками прибрежный камень. Волны с тихим шелестом накатывали на береговую полосу. Вытянув шею, я уставилась на едва различимый в потемках
