– Ты когда-нибудь интересовалась политикой?
– Нет, Хью, никогда. Мне это всегда казалось ненужным. Ядовольствовалась тем, что голосовала за того кандидата, который, по моемумнению, мог принести меньше вреда.
– Позиция, достойная восхищения! – пробормотал я.
Но теперь Тереза решила приложить все усилия и занятьсяполитикой серьезно. Ей, разумеется, придется стать консерватором: владелецПолнорт-хауса не может принадлежать ни к какой другой партии, к тому же миссЭми Треджеллис перевернулась бы в гробу, если бы ее племянница, которой оназавещала свои сокровища, проголосовала за лейбористов.
– Ну, а если ты сама считаешь партию лейбористов лучше?
– Я так не считаю. Я вообще разницы не вижу!
– В высшей степени честно! – заметил я.
Через две недели после того, как мы обосновались вПолнорт-хаусе, леди Сент-Лу нанесла нам визит.
Она пришла вместе со своей сестрой, леди Трессилиан,невесткой, миссис Бигэм Чартерно, и внучкой Изабеллой.
После их ухода я, совершенно ошеломленный, сказал тогдаТерезе, что они не могут быть настоящими.
Однако эти леди действительно были обитательницами замкаСент-Лу. Прямо из сказки! Три ведьмы и заколдованная принцесса.
Эделейд Сент-Лу была вдовой седьмого барона, убитого вБурской войне. Оба ее сына погибли в Первую мировую, не оставив наследников помужской линии, хотя у младшего и была дочь – Изабелла. Поэтому титул перешел ктроюродному племяннику леди, живущему в Новой Зеландии, который и стал девятымлордом Сент-Лу. Он был рад предоставить замок в аренду престарелой вдовебарона. Изабелла выросла в замке под присмотром и опекой родной бабушки и двухдвоюродных. Леди Трессилиан, овдовевшая сестра леди Сент-Лу, и миссис БигэмЧартерис, вдовствующая невестка, переехали в замок. Они поделили между собойвсе расходы и таким образом смогли вырастить Изабеллу в замке, который тристарые леди считали по праву ее домом. Всем троим было за семьдесят, и оничем-то напоминали трех черных ворон. У леди Сент-Лу было открытое худощавоелицо с орлиным носом и высоким лбом. Леди Трессилиан – полная, круглолицая, тои дело близоруко моргала маленькими глазками. Миссис Бигэм Чартерно, напротив,отличалась сухопаростью. Вся троица производила впечатление эдуардианскогоантиквариата: время для них словно остановилось. Все три дамы носили драгоценности– потускневшие, старомодные, но, несомненно, подлинные. Драгоценностей былонемного, в основном броши – в виде полумесяцев, подков или звезд, пришпиленныев несколько непривычных местах.
Так выглядели три старые леди из замка Сент-Лу. С ними пришлаИзабелла – самая настоящая заколдованная принцесса. Стройная, выше среднегороста, с тонкими чертами удлиненного лица, высоким лбом и прямыми ниспадающимипепельными волосами, она поразительно напоминала фигуру со старинного витража.Ее нельзя было назвать ни по-настоящему хорошенькой, ни обаятельной, но было вней нечто такое, что делало ее почти прекрасной, однако то была красота былых,давно прошедших времен, не соответствующая современным представлениям.
Лицо ее не отличалось ни живостью, ни свежестью, красотааскетически-строгих линий, от которой веяло средневековьем. Впрочем ее лицонельзя было назвать невыразительным; в нем сквозило то, что я бы дерзнулназвать не иначе как благородством.
После моего замечания о нереальности престарелых леди изСент-Лу я сказал Терезе, что девушка тоже выглядит ненастоящей.
– Принцесса, заточенная в разрушенном замке? – высказалапредположение Тереза.
– Вот именно! Она должна была приехать на мелочно-беломконе, а не в стареньком «даймлере». Интересно все-таки, – добавил я, помолчав,– о чем она думает?
Во время этого официального визита Изабелла говорила оченьмало. Она сидела выпрямившись, с милой, чуть рассеянной улыбкой. Вежливоотвечала, если к ней обращались, или просто сидела молча. Впрочем, ей не былонадобности поддерживать разговор, так как старые леди почти полностью захватилиинициативу. Мне хотелось знать, явилась ли она к нам против своей воли и теперьскучала – или ее заинтересовало появление в Сент-Лу чего-то нового.
Жизнь Изабеллы представлялась мне довольно однообразной.
– Ее что, совсем не призывали на военную службу и она всевремя просидела дома? – спросил я Терезу.
– Изабелле только девятнадцать. После окончания школы онаслужила в системе Красного Креста – водила машину.
– Школы? – Я был поражен. – Ты хочешь сказать, что онаучилась в школе? В пансионе?!
– Да, в Сент-Ниниан.
Это удивило меня еще больше, потому что пансион Сент-Ниниандорогой и дающий по-настоящему современное образование, – а не какая-то тамшкола с совместным обучением или какими-нибудь причудами. И уж конечно, немодный пансион благородных девиц.
– Тебя это удивило? – спросила Тереза.
– Да, представь себе, удивило, – медленно произнес я. – Этадевушка производит такое впечатление, будто она никогда не покидала дом ивоспитывалась в какой-то средневековой обстановке, не имеющей с двадцатым векомникаких точек соприкосновения.
Тереза задумчиво кивнула.
– Да, я понимаю.
– Что лишний раз подтверждает, – вмешался в разговор Роберт,– что главное – это среда. Ну и конечно, наследственность.
– Все-таки мне очень интересно, о чем она думает.
– Может быть, она и не думает вовсе, – заметила Тереза, Менярассмешило подобное предположение, но я продолжал размышлять об этой страннойдевушке.
Как раз в этот период ко мне пришло полное, почтиубийственное осознание моего положения. До аварии я всегда был физическиздоровым, спортивным человеком, и меня раздражало все, связанное с болезнями иуродством. Я, разумеется, был способен на жалость, но к ней всегдапримешивалось какое-то брезгливое чувство.
И вот теперь я сам стал объектом жалости и отвращения.Прикованный к койке инвалид, с изуродованными ногами, прикрытыми пледом.
Внутренне сжавшись, я всей кожей, всеми чувствами ожидалреакции окружающих на мое состояние. Какой бы ни была эта реакция, она всегдапричиняла мне боль. Добрый, сострадательный взгляд был для меня ужасен, но неменее ужасным было и тактичное притворство, когда посетитель старался показать,что все нормально и он ничего необычного не заметил. Если бы не железная воляТерезы, я закрылся бы в своей комнате и никого не видел.
Противостоять Терезе, если она приняла определенное решение,было нелегко. Она твердо решила, что я не должен стать затворником, и сумелавнушить мне, даже не прибегая к излишним словам, что, закрывшись в своейкомнате и превратив себя в некую таинственную персону, я просто-напростопривлеку к себе внимание и это будет саморекламой. Я понимал, что она на самомделе затеяла и зачем, но тем не менее подчинился. С мрачной решимостью явознамерился доказать Терезе, что смогу все вынести, чего бы мне это ни стоило!Сострадание, сверхдоброту в голосе; старание добросовестно избегать в разговоревсякого упоминания об авариях, несчастных случаях и болезнях; попытки делатьвид, что я такой, как другие люди, – все я переносил с каменным лицом.
