Томас С. Элиот
Прелюдия
Однажды – в то время я был в Париже – мой слуга Парфиттдоложил, что меня желает видеть какая-то леди.
«Она говорит, – добавил он, – что это очень важно».
К тому времени у меня сложилось правило никого не приниматьбез предварительной договоренности. Люди, которые обычно приходят по «крайневажному и срочному» (по их собственным словам) делу, почти всегда ждут от васфинансовой помощи. К стати сказать, те, кто действительно в ней нуждается,обращаются с такой просьбой значительно реже.
Я спросил у Парфитта имя посетительницы, и он протянул мневизитную карточку, на которой значилось: «Кэтрин Югобиан». Этого имени яникогда раньше не слышал, и, откровенно говоря, мне оно не понравилось.
Однако я изменил свое первоначальное мнение, касающееся целиэтого визита, и решил, что посетительница, вероятно, явилась не просить денег,а, скорее всего, рассчитывая что-то продать. Возможно, какую-нибудь антикварнуювещицу, наверняка поддельную, – из тех, что проще и выгоднее сбыть, принеся ссобой и уломав бесконечными речами несговорчивого покупателя.
Я попросил Парфитта передать мадам Югобиан, что оченьсожалею, но не могу ее принять; она может написать мне, изложив свое дело.
Понимающе кивнув, Парфитт вышел. Парфитт очень надежныйслуга инвалидам вроде меня нужен человек, на которого можно полностьюположиться, – и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что с неожиданнымвизитом покончено. Однако, к моему величайшему удивлению, Парфитт появилсяснова. Он сказал, что леди настаивает, уверяя, будто это дело жизни и смерти. Ибудто оно касается моего старого друга.
Мне стало любопытно. Дело не в словах. Нет! Это довольноординарный ход: жизнь или смерть, старый друг...
Обычные приемы в такого рода игре. Мое любопытство быловызвано необычным поведением Парфитта. Вернуться с, подобными объяснениями! Этобыло совсем на него не похоже.
Я пришел к выводу (как выяснилось, совершенно ошибочному),что Кэтрин Югобиан невероятно красива или, во всяком случае, необыкновеннопривлекательна. Ничто иное, по моему мнению, не могло бы объяснить поведениеПарфитта.
Ну а так как мужчина всегда мужчина, будь он дажепятидесятилетним калекой, то я и попал в ловушку. Мне захотелось взглянуть наэто ослепительное создание, сокрушившее оборону даже моего безупречного слуги.
Я велел проводить леди в мою комнату. Когда Кэтрин Югобианвошла, у меня даже дух захватило от возникшей вдруг антипатии.
По правде говоря, теперь мне стало понятно поведениеПарфитта. Вообще его суждения о человеческой натуре всегда безошибочны. Онверно распознал в Кэтрин Югобиан настойчивость, перед которой рушатся всепрепоны, и поступил очень мудро, капитулировав сразу и избежав изнурительнойборьбы, ибо Кэтрин Югобиан явно обладала настойчивостью кузнечного молота инапором автогена в сочетании с методичностью капли, долбящей камень!
Если она решила добиться своего, время не имело для нееникакого значения. Она невозмутимо просидела в моей приемной целый день,поскольку принадлежала к числу людей, в чьей голове умещается лишь одна мысль ив силу этого имеющих огромное преимущество перед менее целенаправленнымииндивидуумами.
Как я уже сказал, при появлении Кэтрин Югобиан я былшокирован. Я надеялся увидеть красавицу, а женщина вошедшая в комнату, былапоразительно, на редкость некрасива. Заметьте, не уродлива. Нет! Уродство имеетсвои особенности, свою собственную манеру воздействия.
А у Кэтрин было крупное, плоское, как блин, какое-то пустоелицо. Широкий рот с чуть заметными усиками над верхней губой; маленькие темныеглазки, напоминавшие низкосортный изюм в низкосортной булке; густые иневероятно сальные волосы, неопределенного цвета. Фигура у нее была настолькобесформенная, что вообще не заслуживала этого названия, и одежда, столь женеприглядная, сидела на ней кое-как. Она не выглядела ни бедной, ни богатой.Внимание привлекал лишь волевой подбородок; когда она заговорила, голосоказался резким и неприятным.
Я бросил на Парфитта крайне укоризненный взгляд, но онвоспринял его совершенно невозмутимо, очевидно придерживаясь того мнения, чтоему, как и всегда, виднее.
– Мадам Югобиан, сэр, – сказал он и вышел, закрыв за собойдверь и оставив меня на милость этой непреклонного вида особы.
Кэтрин решительно двинулась на меня. Я никогда не чувствовалсебя таким беспомощным и никогда так остро не ощущал свое увечье. От этойженщины следовало бежать прочь, чего я как раз и не мог.
Она заговорила резко и настойчиво:
– Пожалуйста.., не будете ли вы так добры... Пожалуйста, выдолжны пойти со мной!
Это звучало скорее как приказ, чем просьба.
– Простите, что вы сказали? – с удивлением произнес я.
– Боюсь, что я не очень хорошо говорю по-английски... Но нетвремени, чтобы терять. Совсем нет! К мистеру Гэбриэлю я прошу вас пойти. Оночень болен. Скоро, очень скоро он умирает. И он просит вас... Так что к немувы должны идти. Сразу!
Я с недоумением смотрел на нее. Откровенно говоря, яподумал, что она сумасшедшая. Имя Гэбриэл мне ничего не говорило, отчасти,наверное, из-за ее произношения. Оно совсем не было похоже на Гэбриэл. Но, дажепроизнеси она это имя правильно, вряд ли оно вызвало бы у меня воспоминания.Все это было так давно! Прошло, пожалуй, лет десять с тех пор, как мне в последнийраз приходила в голову мысль о Джоне Гэбриэле.
– Вы говорите, кто-то при смерти? Кто-то – э-э... кого язнаю?
Она с упреком посмотрела на меня.
– Ну да! Вы хорошо его знаете, и он просит вас.
Она говорила с такой уверенностью, что я стал напрягатьпамять, стараясь понять, какое же имя она произнесла. Гэйбл? Гэлбрайт? Я зналгорного инженера Гэлбрайта. Правда, знал совсем немного, и казалось совершенноневероятным, чтобы он на своем смертном одре пожелал меня видеть. И все-такисила характера Кэтрин не дала мне ни на минуту усомниться в правдивости ееслов.
– Как вы сказали? – переспросил я. – Гэлбрайт?
– Нет-нет! Гэбриэл. Гэбриэл!
На этот раз я правильно расслышал имя, но оно почему-то вызвалоассоциацию лишь с архангелом Гавриилом с большими крыльями. Этот образ вполнегармонировал с обликом Кэтрин Югобиан. В памяти отчего-то возникла композицияна тему «Благовещания» кисти итальянских мастеров раннего Возрождения, сколенопреклоненной женской фигурой на заднем плане. Было в ней то жесвоеобразное сочетание простоватости черт с выражением истовости.
