норму… Что у него — с той секретаршей из райкома — ничего не вышло? Вроде и Алла на него поглядывает.
— На кого ей тут еще поглядывать, Володя? Кстати, как Иван Дмитриевич? Он впервые у нас, не думала, что так легко опьянеет.
— Я его домой проводил. Лег спать.
— Это хорошо. А у Василя, милый мой, никогда ничего не выйдет, — ставя тарелки в шкаф, сказала Валентина. — Именно в силу отсутствия этой самой, как ты сказал, дипломатии. Он вечно горой стоит за правду, со всеми ссорится из-за этого. Какая женщина захочет терпеть? Только один Николай Яковлевич Чередниченко и спасает Василия, иначе давно бы его отсюда тю-тю!
— Ты хочешь сказать, что мы, все остальные, слишком дипломатичны? Не стоим за эту самую правду? — Владимир тщательно, слишком уж тщательно вытирал стакан.
— Стоим, Володенька, — рассмеялась, заглянув в его обиженные глаза, Валентина. — Только мы похитрее. А как ты думаешь? Жизнь катала, катала нас да и обкатала. Вася, видно, не с той горы камушек. Ну а у тебя как дела со строительством? Подвезли перекрытия?
— А! — сердито взмахнул полотенцем Владимир. — Перекрытия выбили, балок недостает. Строим вторую очередь, пора набраться опыта… И не я, собственно, строю — «Межколхозстрой»! Почему их неурядицы должен расхлебывать я?
— Вот-вот, — сказала Валентина. — В том-то и дело. Во все дырки всегда — сам. Берешь штурмом окопы, которые должны брать они. Твои непосредственные окопы они, дружок, за тебя не штурмуют… Смету на дорогу в Яблоново так и не утвердили в доротделе?
— Уже со всеми переругался, третий год волынят. А нам без дорог… — Он поднялся, чтобы поставить на место вытертое им блюдечко, и ударился головой о полку. — Черт! Каждый раз бьюсь! В выходной непременно перевешу, напомни!
— Господи, сколько уже обещал, — рассмеялась Валентина.
Он тоже улыбнулся, потер ушибленное место, сказал задумчиво:
— Корма, люди, строительство… Все кругом растет, во всем дефицит. У нас одних по хозяйству разворот в восемь миллионов. Тут хоть каким будь камушком, крутись да крутись. К концу дня буквально дурею от конфликтов. А ты счастливый человек, как-то живешь без них.
8
Без них? Что ты знаешь о моей жизни, Володя… Сколько мы с тобой видимся: уехал — приехал, пришел — ушел. Правда, все свои беды и волнения выплескиваешь передо мной, об этом я привыкла все знать. А мое… редко когда на это есть у тебя время. Обижаюсь, сетую? Да нет, Володя, просто иногда бывает немного больно. Мы ведь, женщины, вечно ждем внимания, ласки.
Конфликты… Только ступила в школу, вот они, начались!
Чуть ли не на другой вечер ее вызвал директор:
— В сельсовете заседание исполкома, пойдете со мной.
Брела за ним сквозь вьюжную мглу, поеживаясь в тощем своем пальтишке, недоумевая, кому и зачем нужна в сельсовете. Досадовала на суматошного Чекмаря: хоть бы сказал, зачем ее тащит!
На повороте директор вдруг присел, стал шарить по снегу руками: потерял очки. А они рядом, темнеют на белизне наста. Валентинка подняла, протянула директору.
— Спасибо, — буркнул он. Но, взглянув на нее, рассмеялся. — Дуетесь? Я так и знал, что вы — ерш. Ладно уж, открою вам секрет: зрение у меня никуда, один могу заблудиться в трех соснах. Сегодня вот вызвали, а Семен в городе. Пришлось вас брать поводырем.
Посреди ночной черноты неожиданно вспыхнуло, заметалось на ветру пламя костра. Через несколько шагов увидели человека, он возился около рассыпавшихся с дровней бревен.
— Что у вас такое? — спросил, подходя, директор.
— Веревка лопнула, Ляксандра Борисыч, — плохо выговаривая «р», объяснил долговязый возчик. — Да ничо, сейчас улажу.
Директор потрогал ногой заледеневшие стволы.
— Еловые… С Запани, что ли?
— Оттоля. — Возчик опустил голову.
— Детишки для школы пилили, а вы увозите? Небось Лапников приказал? Начальству в город везешь?
Возчик не ответил, лишь пошевелил пылающий на снегу пучок еловой коры. Директор, заложив руки за спину, сердито шагнул во тьму. Валентинка еле поспевала за ним. Когда огонек костра, притушенный расстоянием, померк, директор обернулся.
— Вот как! — сказал гневно. — Много у нас развелось любителей поживиться за чужой счет! — Помолчал, бросил сердито: — Как вы, поладили с Перовой? Почему ко мне не обращаетесь?
— Я думала, вы сами…
— Д-да. — Он снял очки, остановился, стал протирать стекла носовым платком. — Вообще-то вы правы, мой долг интересоваться. Но я считаю: чтобы научить человека плавать, надо бросить его в воду. Побарахтается, сразу поймет науку.
— Я и барахтаюсь, — сказала Валентинка.
Директор надел очки, внимательно взглянул на нее молча, пошел вперед. И уже не оборачивался до самого сельсовета.
В сельсовете было накурено, толпились люди. После ночной глухомани радовали человеческие голоса, смех. Директор провел Валентинку в небольшую, с покосившимся полом библиотеку:
— Посидите, пока заседаем. С Надей вот познакомьтесь.
Надя — беленькая, с русой косой. Глаза у нее светлые, чуть выпуклые. Распахнула дверцы шкафа:
— Выбирайте.
Книг было мало, большинство зачитаны до дыр, но аккуратно подклеены.
— Небогато живете…
— Бедно, — вздохнула Надя. — Все заботы о хлебе. А ведь и это нужно, как хлеб.
— Скучно вам тут, наверное?
— Что вы! Народ бывает… И книги. Разве с ними соскучишься? Правда, читать особенно некогда, все время по деревням: налоги, заем… Набродишься, месту рад.
Дверь скрипнула. Валентинка оглянулась: Саша! Сердце обожгло радостью. Он, словно не заметив ее, подошел к Наде, обнял.
— Едем домой, Надюха. Экипаж подан.
— Что ты, Саша, ведь люди, — смущенно отстранилась девушка. — Это учительница, Валентина Михайловна. Новенькая.
— А то я не знаю! — хохотнул он. — Как, Валя, перо скрипит, бумага пишет? Слез больше не проливаете?
Он еще и смеется! У Валентинки помутилось в глазах, она, ничего не ответив, вышла в коридор. Из распахнутых дверей полутемного зальца тянуло духотой, копотью. За столом, накрытым выцветшей кумачовой скатертью, сидели несколько человек, среди них — директор. Устало сгорбившись, он, казалось, думал о чем-то очень далеком от того, что говорила молодая, в плюшевой жакетке женщина. Зато неторопливо, с явным неодобрением слушал ее быковатый, чем-то похожий на Перова крепыш, возле которого коптила десятилинейная лампа с разбитым стеклом.
— Хлеб нужон, больно нужон, — сильно нажимала на «о» женщина. — Только и о другом пора подумать. О животноводстве, например. Ни кормов, ни скотины породистой, ни людей постоянных. Лапников, председатель наш, — кивнула на крепыша, — все планы увеличивает. Такое написал — хоть быков начинай доить!
Послышался смех. Лапников, привстав, ударил кулаком по столу:
— Панику сеешь, Осипова? Критикой занимаешься? Мало тебе крику на колхозных собраниях, здесь склоку заводишь? Ты лучше о деле говори как приглашенный передовик, сколько обязуешься и прочее.
— Сено дайте, тогда и молоко спрашивайте! — крикнула Осипова. — Привыкли на чужой спине выезжать
