эти годы… А он бросил, уехал, не предупредив, не подумав о сыне.
Пришел с баяном Слава, сын Евгении Ивановны, тонкий в кости, светловолосый, с черными бровями над голубовато-серыми озерами глаз — в бабушку удался, в Анну Константиновну… Пили, пели, танцевали, разговаривали, и, как ни старался Васенька, все равно речь заходила о работе.
— …на основе полной механизации… десять тысяч голов ежегодно… строим, вторую очередь… К сожалению, не все от нас зависит: поставка телят, жом, мясокомбинат. Чуть что, нарушается весь ритм, — увлеченно рассказывал Володя румяному от вина физику.
— И от нас не все зависит, — толковал свое Ванечка. — Понимаете, есть умы многозначные, но и однозначные — тоже. Порой такое нежелание знать…
Алла Семеновна, в ярком трикотиновом платье, с крупными бусами «под жемчуг» — и все это удивительно шло к ее каштановым кудряшкам, чуть вздернутому носику и ямочкам на щеках, любовно поглаживая свои наманикюренные, в золотых перстнях пальчики, донимала Бочкина:
— Вы ужасно хорошо пишете о природе! Как биолог, я вас очень понимаю! Землю надо беречь!
— Ужасно — значит, нехорошо, — отбивался Бочкин. — Пощадите, Аллочка Семеновна, лучше споем! Не выношу дилетантской болтовни по всякому случаю!
— Почему дилетантской? — хмурила бровки Алла Семеновна. — Полагаю, у меня есть право на убеждения, мы все-таки люди интеллекта!
— Что значит интеллект, Алла Семеновна? — вдруг ввязался в их разговор физик. — Как, на ваш взгляд, учитывается сие качество? Измеряется количеством нанизанных на данный объект украшений?
— Не грубите, Иван Дмитриевич, — надула губки Алла Семеновна. — При чем тут украшения? Думаю, нужна определенная сумма знаний…
— Каких именно? И сколько? — не унимался физик.
— Разве тут могут быть какие-то правила, границы?
— Раз нет границ, значит, и определение весьма относительное!
— Интеллект — это, по-моему, умение мыслить, — робко заметила Нина Стефановна, вечная миротворица в их довольно-таки взрывчатом сообществе. — Вот наши предметы, русский и литература, всегда были трудными в преподавании, так как требуют работы, постоянных усилий. А мы не приучаем детей к этим усилиям…
— Вы хотите сказать, что пичкаете их знаниями, не вырабатывая умения мыслить? — сняв очки и размахивая ими, набросился на нее физик. — Человек должен уметь добывать знания, анализировать!
— Интеллект — это не только мысли, но и чувства!
— Вернее, способность мыслить и чувствовать в гармонии.
— По-моему, прежде всего гражданственность. И способность к сопереживанию, — твердо, будто ставя после каждого слова точку, сказала Тамара Егоровна.
— Можно? — подняла руку Валентина, которая с волнением вслушивалась в этот спор: господи, ну ясно же, что интеллект при всем — особый тип нравственности. Как это доказать только… Все обернулись к ней, стало тихо. — Безусловно, интеллект приходит с широкими знаниями, — сказала она. — Но что главное — сами знания или чувства, которые они порождают? Я думаю, чувства. Вот сегодня десятый «а» писал сочинение. Я успела прочесть лишь одно… Ваш Коля, — кивнула Нине Стефановне, — выбрал песню «Солдату́шки, бравы ребяту́шки, где же ваша слава?». Казалось, давно забытую, вообще не из нашего времени. Но за словами песни — чего я до сих пор, к стыду своему, не знала — стоит, оказывается, судьба одной из картин Валентина Серова. Художник видел, как разгоняли казаки мирную демонстрацию в тысяча девятьсот пятом году. Увиденное потрясло Серова, он создал картину… Сочинение Коли отличное. В нем — эрудиция, интеллект, гражданственность.
— Кто-то, кажется Луначарский, сказал: чтобы стать интеллигентным, нужно кончить три вуза, знаете, каких? Чтобы дед твой кончил вуз, отец твой и ты, — расхохотался Бочкин. — А теперь вальс, — щелкнул он кнопкой магнитофона. — Аллочка, прошу!
— Нет, подождите, — выключила магнитофон Нина Стефановна. — Мой Коля все время учится у вас, Валентина Михайловна, и я постоянно учусь у вас работать… Вы делаете упор на сочинения. А мне кажется, и в старших классах нужны диктанты, они оттачивают навыки, дисциплинируют мысль!
— Вот-вот, загоняйте ее, несчастную эту ребячью мысль, в раз и навсегда созданные рамки! — выпив очередную рюмку и держа в руке вилку с огурцом, трагически воскликнул физик.
— Тише, Ванечка, — погладила его по плечу Валентина. — Об этом речь не впервые. Собственно, тут даже не спор… Нину Стефановну удручает низкая порой грамотность выпускников. Диктанты, безусловно, важны и необходимы. Но сколько ни диктуй, без начитанности, без широкого словарного запаса, без умения логически мыслить ученик не станет эрудитом. Тем более если за все годы учебы его так и не выпустили из рамок учебника.
— Дай вам волю, вы переделали бы все учебники, я вас знаю, — погрозила ей пальчиком Алла Семеновна. — Удивительно! — повернулась она к Владимиру. — Вашей жене позволяют то, что нам, рядовым учителям, ни за что бы не позволили. Попробуй-ка я выскочить с собственным мнением, съедят!
Володя, зная Аллочку, лишь улыбнулся.
— Смотря как выскочите, — сухо сказала Тамара Егоровна. — Затеяли школьное лесничество, мы вам помогли — и что? Вместо обещанного творческого поиска — сорняки в посадках!
— Творческий поиск — это трудно, — физик тяжело положил обе руки на стол, смахнув стоявшую близко к краю рюмку. — Везде трудно. — Он говорил медленно, видимо сильно опьянев. — Ему трудно, — указал глазами на Владимира. — Ему тоже, — кивнул на Бочкина. — А вам, — уперся взглядом в Аллу Семеновну, — нигде, никогда не будет трудно, потому что самое дорогое для вас на свете — вы сами.
— Лучше пойдем покурим, — обнял его Владимир.
— Я не курю, — упрямо сказал физик. — Вы хотите увести меня отсюда? Ладно, уводите. — Он покорно встал, стараясь не сбиться с шага, пошел к двери. — Кстати, истинно интеллектуальный человек познает ради самого познания. И вежлив даже наедине с собой.
Все рассмеялись, минутная неловкость рассеялась, тем более что слова физика, вопреки ожиданиям, ничуть не обидели Аллу Семеновну, похоже, даже польстили ей… Посидев еще немного, стали расходиться: завтра рабочий день, всех ждали тетради, планы. У Бочкина выходил номер газеты.
— Крепко сказанула твоя директорша, — потряс он руки Валентины, прощаясь. — «Учитель с большой буквы». А я, сколько живу, все журналист с маленькой.
— Ты пишешь, неплохие статьи, фельетоны, Вася, зачем прибедняться!
— Э, фельетоны! — в отчаянье потряс себя за ухо Бочкин. — От них одни неприятности. Помнишь, я писал о браконьере, который убил редкую в наших местах белую сову? Представь, доказательство его вины, чучело совы, никто не догадался приберечь, черт знает куда оно задевалось, может, он сам и выкрал… Так вот, браконьер сочинил на меня жалобу, что все, мол, клевета, ложь, требую наказать автора фельетона! И меня по этому поводу притащили «на ковер» к первому секретарю! Как тебе нравится? Я же оказался и виноват!
— Жени ты его, Валентина, — сказал, помогая ей убирать посуду, Владимир. — Парню под пятьдесят, а все мальчишествует. Наивен в некоторых вещах донельзя. Никакой дипломатии! Может, женщина привела бы его в
