свяжи ты эти лохмотья друг с другом, – посоветовала ему Лучия. – Хоть дальше рваться перестанет.
Ни иголки, ни нитки, чтобы нормально зашить ткань, у них не было. А я смотрела на лохмотья парусины и думала, как бы мне для гнезда пригодился хоть один маленький кусочек.
– Когда мы будем есть? – взвыл Танука.
Лучия приказала ему перестать ныть из-за сестры, поэтому он выбрал другой повод для тоски. Своим вопросом мальчишка нарушил все нормы приличия, потому что в такой компании он вообще не имел права открывать рот, пока к нему не обратятся.
Капитан, Лучия и Тембе одновременно повернулись к Тануке, одним только взглядом приказывая ему замолчать. Тот пристыженно сжался. Даже из своего укрытия я слышала, как у него урчит от голода живот. Мальчишка и так был худоват, а до конца путешествия совсем отощает. Он прижал ладонь к щеке – похоже, она опухла еще сильнее.
Капитан вглядывался то в море, то в какой-то прибор, который показывал, где мы находимся, как я думала.
– Сбились с курса! – рявкнул он так, что все вздрогнули, потом схватился за парус и принялся его поворачивать, попутно адресуя членам команды грязные ругательства.
Лучия и бровью не повела, только спросила:
– Сколько мы прошли, капитан?
– Пять морских миль. Максимум семь. Плетемся как черепахи.
Я не разбиралась в расстояниях, а вот Чарльз Себастьян хорошо их понимал, зато я слышала, как матрос на корабле сказал, что до Кингсленда восемьдесят миль. «Восемьдесят» казалось намного больше, чем «пять». Отсюда и нечего надеяться увидеть сушу. Вокруг только вода. А мы еле-еле двигаемся. Ну, или мне так кажется из моего ящика.
– Сегодня нам надо хоть что-то поесть, – шепотом сказала Лучия капитану.
Поразмыслив немного, капитан смягчился:
– Поваренок! Где список провианта? – рявкнул он Тануке.
– У меня нет… нет списка, – промямлил тот в ответ.
Капитан уставился на него:
– Ты вообще ничему у кока не научился?
– Карандаша нет…
– Реши проблему по-другому! – Капитан перешел на крик. – Чем мы располагаем? Заучи этот список!
Танука принялся перебирать запасы, называя вслух все, что видел съедобного. Пока он осматривал мой ящик, я сидела в дырке из-под сучка и не дышала. Затем он добрался до бочонка, открыл его и объявил:
– Солонина! Рассола сильно больше, чем мяса.
Капитан раздраженно выдохнул:
– Солонину не трогай пока. Возьми вяленую треску, выдели каждому пайку в квадратный дюйм. Выполняй!
Танука нагнулся к ящику, на котором до этого сидел, и достал оттуда треску. Когда он оторвал полоску вяленой рыбы, меня чуть не вырвало от запаха.
– Много! Подели пополам! – приказал капитан. И буркнул себе под нос: – Не можешь дюйм от мили отличить.
Дрожащими руками Танука разломил кусок надвое и обе половины отдал Лучии, которая очень бережно, будто драгоценность, передала их на дальний конец шлюпки. В тот момент, когда появилась рыба, Патронесса дала о себе знать. Истошно мяукнув, она перепрыгнула от матроса, сидевшего на скамье, к матросу, устроившемуся на полу: ее путь лежал к Тануке, который раньше частенько подкармливал ее объедками с камбуза.
– Я дам ей немного? – спросил он.
Моряки недовольно загудели.
– Ладно, ладно, – отступил Танука.
Пытаясь сесть на свободное место на скамье, он ударился и без того опухшей щекой, да так, что аж заморгал от неожиданности.
– Пошла вон! – зло крикнул он и наподдал кошке. – Это не тебе!
Патронесса предприняла вторую попытку добыть рыбу, и тогда Танука подхватил ее на руки и откинул еще дальше. Кошка подошла к капитану и принялась мяукать, тыкаясь носом в руку и выпрашивая тот крохотный кусочек трески, который у него был. Ругнувшись, капитан отстранил Патронессу и загородился локтем, пресекая все кошачьи попытки приблизиться.
С каким-то болезненным удовольствием я наблюдала, как люди гоняют облезлое рыжее чудовище. Ровно до того момента, пока кошка не посмотрела на меня. Сердце остановилось. Патронесса голодна, никто не делится с ней едой, а значит, я стану главным блюдом в ее меню, если не предложу ей что-то взамен себя. Поэтому ночью, когда моряки рядом с моим убежищем уснули, а Патронесса перестала жалобно мяукать и улеглась на куске брезента, я принялась самостоятельно изучать запасы.
Мешок с сухими галетами. Быстро вытащив одну штуку, я перенесла ее в свой ящик и с удовольствием дала волю зубам. Только вряд ли кошка уже дошла до состояния, когда предпочтет каменную галету сочной мягкой мышке. Так что выбирать надо из кофе, мешка муки, ящика с вяленой треской и бочки с солониной. Прижавшись к бочонку с мясом ухом, я слушала, как внутри плещется жидкость. На каждой волне она тяжело переливалась. Будь рядом Чарльз Себастьян, он бы уже пустился в бесконечные рассуждения о том, что надо избавиться от части рассола и тогда лодка не будет черпать бортами воду. Конечно, Танука, помощник кока, должен был додуматься до этой очевидной вещи, но я слабо верила, что он вообще способен думать.
Нет, таскать мясо для кошки нельзя: моряки все равно меня поймают, когда запасы подойдут к концу. Так что выбор пал на треску. Но на ящике с треской покоились вонючие сапоги Тануки. А внутри сапог он шевелил пальцами. На мое счастье, мальчишка уснул, закрыв рукой глаза, поэтому момент был подходящий.
Кошка наполовину опустила веки, положила морду на лапы и дремала. Мой выход. Протиснувшись между досок ящика, я осторожно двинулась к припасам, сложенным на носу. Нижний угол ящика под ногами Тануки быт отбит: дырочка как раз размером с поломанную ложку, которой я носила воду. Подходящее отверстие.
Когда я проникла внутрь, нос обжег едкий запах вяленой рыбы. Я прогрызла малюсенькую дырочку в промасленной бумаге – совсем малюсенькую, чтобы Танука ее не заметил. Это было главное правило выживания в кладовке, которому меня научила мама. А потом оторвала кусочек рыбы и вытащила его из-под бумаги.
Танука заворочался, дернул ногой – сапог стукнулся рядом с моей головой, и я чуть не выронила добычу. А когда мальчишка угомонился, я двинулась дальше, выглянула через щель в ящике. Треска тошнотворно пахла, и я знала, что еще долго буду ощущать во рту мерзкий рыбный привкус. Он напоминал мне о море, которое я ненавидела. И что маме в нем нравилось? Этого мне не понять. Но я ведь не видела ничего другого: может, суша еще хуже. Но разве суша может подняться волной и поглотить твою маму?
Я выталкивала кусок рыбы наружу, пока он не шлепнулся глухо на дно лодки, затем спустилась к нему и подобрала. Добычу я отнесла в свой ящик и спрятала так, чтобы
