САМУЮ битву, Антоний! Ту, после которой вновь пропал злосчастный Девятый легион.
Тит Антоний сморщился:
— Не надо так мрачно, Клавдий! Всё же пропал не легион, а только две когорты.
Наместник едва удержался, чтобы не сорваться. Этот пухлый неженка, знающий лишь дорогу от Сената до своего дворца, а кроме них, посещающий только Колизей да свои любимые термы[16], кажется, действительно не понимает, что произошло.
— Две когорты — это в данном случае тысяча двести отборных воинов, Тит. Причём все они — италики, настоящие римляне, гордость нашей армии. И пропали первая и вторая когорты, а с ними сам легат[17], знаменитый Арсений Лепид. И командир первой когорты Валерий Транквилл. А ещё с ними, разумеется, был орёл легиона. Тот орёл, что однажды уже побывал в плену у мятежников и был возвращён нам благодаря подвигу одного молодого центуриона Элия Катулла. Думаю, ты об этом слыхал. И, надеюсь, понимаешь, что потеря легионного орла означает не только позор для всего легиона, но и для всей нашей армии?
— Ну, неужели мы до сих пор остаёмся рабами старых традиций? — попытался возмутиться сенатор. — Неужели так уж важен символ? Он что, гарант победы? Почему нельзя сделать такого же и на этом успокоиться? Вообще, сколько можно вбивать людям в голову идеалы, которым уже сотни лет и которые давно устарели? Согласен, в армии необходима вся эта муштра, все эти жёсткие правила, но в просвещённом обществе...
— Ваше просвещённое общество, Тит Антоний, скоро погубит Империю! — не сдержался наконец наместник. — Ваши философствования, ваши рассуждения о правах граждан, будто права и так не узаконены, не прописаны давным-давно, все ваши призывы к терпимости, будь то терпимость к разврату и мужеложеству или к трусости, к нежеланию любить свою родину и служить ей, — всё это подрывает самый фундамент государства! Неуважение к воинской доблести, снисходительные усмешки по поводу наших великих побед и мужества, пренебрежение к величию Империи — вот главные союзники всех наших врагов! Подумаешь, знамя легиона! Да мало ли у нас знамён?
— Что ты, что ты, почтенный Клавдий! — добродушно возмутился сенатор. — Разве я что-то подобное говорил? Уверяю тебя, не говорил и не думал. Просто стоит ли так уж остро переживать потерю знамени, если это произошло в бою?
— Мы не знаем, как это произошло! — мрачно бросил наместник. — Знаем только, что почти в точности повторилась история, случившаяся более тридцати лет назад с тем же самым Девятым легионом. Ты не дал мне дослушать Дитриха, он как раз рассказывал, из-за чего Девятый легион вновь ушёл на север, за Вал Адриана.
Сенатор вновь с огромным интересом посмотрел на знаменитого ветерана. Дитрих во время их краткой перепалки небрежно грыз ломтик яблока и слегка прихлёбывал вино, делая вид, что его этот спор не касается. На самом деле это было не так, но тевтон предпочитал не вмешиваться. Римляне любят торжественные слова и громкие речи, сама латынь располагает к этому. Но в речах наместника Клавдия, возможно, слишком пылких и нравоучительных, было, по мнению Зеленоглазого, больше правды и смысла, чем в логически правильных рассуждениях Тита Антония.
— Так расскажи нам, Дитрих, что произошло после того, как варвары отступили от крепости? — переведя дух, попросил наместник. — Почему они пошли к Валу, а не от него?
— Неужели ты и вправду не знаешь этого, Клавдий? — Голос германца выдал удивление. — Кажется, прошло уже достаточно времени, и тебе уже докладывали о происшедшем до моего приезда сюда.
— Докладывали! — Клавдий допил вино и возмущённо стукнул ножкой чаши о столик. — Пять раз, и каждый раз по-иному. А я хочу услышать всё от человека, который это действительно видел. Не то не послал бы за тобой.
— Но и я видел не всё, — пожал плечами Зеленоглазый. — Ладно, буду говорить дальше, только пусть почтенный Антоний простит меня: я продолжу с того места, на котором закончил, повторяться не умею, да и рассказчик я так себе.
— Ты великолепно говоришь! — воскликнул сенатор. — И у тебя такая безупречная латинская речь...
— Если я двадцать три года на римской службе, то надо быть просто бегемотом толстокожим, чтобы не выучить как следует язык. Так вот, когорта крепостного гарнизона пустилась в погоню за бриттами, и я, разумеется, тоже. Мы обогнули один из выступов Вала, за которым начиналось довольно большое открытое пространство, там мы рассчитывали настичь наших врагов. И... увидели, что отряд варваров исчез!
Клавдий поднял брови:
— Исчез?
— Именно. Уже светало, было далеко видно. И нигде никого!
Молодой сенатор с сомнением поглядел на Дитриха:
— Но не провалились же они сквозь землю?
Тевтон вдруг рассмеялся. От этого его и без того моложавое лицо сделалось ещё моложе, а на левой щеке обозначилась задорная детская ямка.
— Прости, почтенный Антоний! Прости мне этот неуместный смех, но ты сейчас слово в слово повторил то, что сказал тогда командир когорты, известный забияка Лукиан Флавий. Он стоял, всё ещё потрясая мечом, словно погоня продолжалась, а лицо у него было почти испуганное. В самом деле, многие тогда подумали, что не обошлось без друидского колдовства.
— А ты в него не веришь? — поинтересовался Клавдий.
— Почему же, верю. Вернее, я знаю, что демоны друидов помогают им очень сильно действовать на людей, особенно на тех, кто легко поддаётся внушению. Но вознести в воздух и перенести через высоченный Вал отряд в двести с лишним человек они не могут. Сказал бы, кто это может, но Он тут уж точно ни при чём.
При этих словах Клавдий быстро, предупреждающе глянул в смеющиеся глаза германца, но тот в ответ лишь беспечно улыбнулся.
— Обычно люди верят в колдовство, когда не могут найти более простую причину происходящему, — сказал Дитрих. — Вот и здесь: умей Лукиан читать следы, он бы не испугался. Правду сказать, земля там твёрдая, на ней почти ничего не видно. Почти ничего, но не совсем ничего.
— И что же ты прочёл на этой земле? — Голос сенатора даже дрогнул от любопытства.
— Я прочёл, что отряд с севера действительно ушёл под землю.
— А без шуток нельзя? — уже сердито воскликнул наместник. — То же самое мне плёл первый гонец из той самой крепости. Но я ему не поверил.
— И зря. — Зеленоглазый подлил себе вина,
