Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
— стреляют…
Шилов. И стреляются тоже! Ядами травятся… Мода!
Корчагин. Травят себя — Бог с ними… Никто кроме родителей не всплакнёт! Они же других людей калечат… Во множестве…Уж нам по инстанции доводят, мать её, статистику!
Лепехин и Русов. (одновременно, грозно) Вахмистр!
Корчагин. (повернувшись к Лепехиной) Простите меня, Ваше Сиятельство… За мой язык казарменный… (поворачиваясь к остальным) Вот только из «бульдога» какого ни-будь паршивого, или «браунинга» — и застрелить, и застрелиться толком не получается! По их маломощности… Людей сколько покалеченных… (делая движение рукой к бедру и ощупав пустую кобуру, растерянно всем присутствующим) Не то что армейский «Смит-Вессон»! Бац — и упокойник… (опустошённо рухнул на свой стул, повернулся невидящим взглядом к белёсому от тумана окну)
Русов. Довелось… (раскуривает сигару) Во время одной из встреч с лидерами кадетов шестого года на квартире у Муромцева нам Веру Засулич представили… Нигилистка, грязная, нечесаная, оборванная, в истерзанных башмаках… Представили, как некую надежду в примирении с левыми фракциями… Ничего, конечно же, у светил демократии не вышло… Хочу вам ответственно, господа, заявить, что это приснопамятное оправдание Засулич — какой-то ужасный, кошмарный сон… В зале суда самодержавной Империи произошло столь наглое торжество крамолы, перевернувшее общество! И ради кого!? Грязной вонючей замарашки с бредовыми идеями?
Стук в дверь. Боцман с матросом вводят в салон связанного по рукам Ситина.
Русов. И вот, господа, перед нами ещё один нигилист… (тушит сигару) Грязный, расхристанный и нечёсаный!
Шилов. (Ситину) Доброго утра, Владимир Иванович… Вас ведь так зовут?
Ситин. (кивнув) Да. Здравствуйте…
Шилов. Мы вас пригласили, что бы постараться разобраться в причинах произошедшего вчера события…
Лепехин. Из слов вашего непосредственного начальника нам известно, что вы привлекались по делу о пропаганде идей анархо-коммунизма по предыдущему месту службы?
Ситин. Положим привлекался, а что!? Это высшая степень произвола режима, хочу заявить: преследовать за то, что свободные люди говорят между собой на свободные темы — противозаконно и в высшей степени нелепо!
Лепехин. Воля Ваша, Владимир Иванович! Но как же вы умещаете в себе службу Режиму и Ваши взгляды? Ведь служба есть высшее проявление неволи?
Ситин. Всё так! Для меня служба — каторга!
Лепехин. Так отчего же вы не дезертир!? Ведь уйти с той каторги, в которой вы изволите пребывать — не составляет труда? А в Париже, и в Лондоне, где обосновались лидеры вашей фракции, насколько мне известно — сытно и привольно живётся?
Ситин. Пока нет возможности.
Лепехин. Так… Почему? Ответьте!
Ситин. Руководство партии считает, что каждый сознательный приверженец идеалов анархии обязан по праву совести нести свет в среду тёмного крестьянства и солдатства. К тому же в конвойной команде я могу помогать своим товарищам, попавшим в застенки.
Лепехин. То есть вы как шпион — пребываете по заданию в расположении врага? Позвольте, но ведь, насколько я могу судить из написанного в разные годы князем Кропоткиным и воззваний последнего времени ваша партия придерживается ненасильственного, экспансионистского пути свержения власти, просветительской работы среди промышленного пролетариата — вы же сейчас утверждаете, что ориентированы на крестьянство? Партия приняла решение расширять экспансию?
Ситин. Ха! Эти безмозглые дураки-хлебовольцы — удобное прикрытие для того, кто проповедует безначалие! Мы придерживаемся террористического курса!
Лепехин. Вот как!? Отлично! Двойное прикрытие! Понимаю… Скажите, а не в вашей ли фракции состояла госпожа Рачевская?
Ситин. Рачевская до самоубийства — это Парижская группа, я же солидарен к «Чёрному террору»!
Лепехин. Но ведь «Чёрный террор» публично заявлял о приверженности идеям безначальства!? Вы знаете, что автором провокации, за которой последовал разгром «Чёрного террора» стоял Азеф, из-за раскрытия деяний которого я, в свою очередь, имею счастье сейчас здесь беседовать с Вами?
Ситин. Известно! К этому подлецу у нас особый счёт!
Лепехин. Зачем же вы стреляли в меня? Да будет Вам известно, что моя семья самым непосредственным образом пострадала от террористических действий Татьяны Самсоновны Рачевской! Неужели Вам этого мало? Где же логика в Ваших поступках?
Ситин. Согласно пятому принципу безначалия — как акт беспощадной народной расправы с пусть бывшим, но царским проводником насилия! Это ведь при Вашем руководстве были разгромлены коммуны общинников!? (истошно завывая) Гнет царский воплощая! Дух татарский, напавший на Русь и водворивший Царевщину! Ведь было же время, когда на Руси не было ни помещиков, ни царей, ни чиновников — и все люди были равны! А земля принадлежала только народу, который работал на ней и делился ею между собою в общине поровну!
Лепехин. (смеясь) Какой вывих! Что вы такое несёте!? Почитали бы кого-то из историков, что ли! Ключевского…
Ситин. (истошно, с апломбом) Дурят эти Ваши историки народ по заказу татарскому! Известно же, что Сенатская комиссия только холуёв Царских разрешает печатать на Руси!
Лепехин. Вы больны, господин Ситин! Нет сил и времени с Вами спорить… (боцману) Уводите его, господа. (в пространство) Нет логики! Нет логики… (повернувшись к Екатерине Дмитриевне и Сергею Дмитриевичу) Это ведь мы о той даме сейчас говорили, что похищение Варечки организовала! (в пространство) Тесен мир. Воистину…
Боцман с матросом уводят Ситина.
Лепехина. И полно…
Лепехин. Ты озябла? Может я отведу тебя в каюту?
Лепехина. Нет, Алексей. Здесь хорошо и свежо. А в каюте некуда будет деться от своих и твоих мыслей… Принеси мне плед.
Лепехин встаёт и выходит из салона. Дёрнулся следом Корчагин.
Шилов. (Корчагину) Вы куда, вахмистр!?
Корчагин. Сопровождать…
Шилов. Останьтесь с нами!
Корчагин. Я обязан…
Шилов. Вы обязаны подчиняться моим распоряжениям! Боцман! Дверь!
Боцман с матросом загородили собой выход из салона.
Русов. Вахмистр! Угомонитесь уже наконец! Вы дали слово — извольте его держать!
Шилов. Сядьте, вахмистр!
Корчагин. Это должностное преступление!
Шилов. Ваш статус сейчас — задержанный при попытке подстрекательства к бунту на гражданском речном судне! Временно, под честное слово, выпущенный из-под ареста. С ограниченным перемещением. Этим помещением ограниченный!
Корчагин неохотно опустился на стул.
Русов. А ведь я помню их Парижского идеолога Романова. По Шлиссельбургу! Псевдоним был — «Бадбей». Щуплый такой, маленького росточка. Кавказец. Из Гори. Черный лицом. Глаза на выкат. Темпераментом был необычайно подвижный. Горяч. Порывист. Джигит! С репутацией острослова. Болезненно обидчивый. Произвёл на меня впечатление душевнобольного…
Встаёт, с жаром начинает вещать присутствующим.
И вообще, хочу заметить, что чем больше меня затягивает в революцию, тем больше склонен согласиться с теми, кто утверждает, что природа революций лежит не в социальной и экономической, а в культурно-психологической пропасти. Те же символисты, коих возглавлял Бальмонт, во многом
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
