в голову, что можно с кем-то объединиться против кого-то. Так что есть и плюсы.
Они не воюют.
VIII
Я проснулся от холода. У меня зуб на зуб не попадал, и шкура какого-то оранжевого зверя меня не спасала. Кто бы мог подумать, что здесь ночью такой дубак, думал я, кутаясь в свой белый халат, в оранжевую шкуру.
Градусов десять, не больше.
К холоду ещё прибавьте ломоту во всех мышцах. Крепатура, всплыло в памяти одно из словечек моего отца.
В конце концов, я решил, что лучше претерпеть болящие мускулы, нежели принять смерть от холода и выбрался из хижины. Постоял, немного заворожённый видом темно-оранжевого неба, усыпанного звёздами – пробило, даже несмотря на холод, и лишь затем приступил к делу.
Возле дома почти напротив входа в хижину стояло засохшее дерево, и я решил наломать с него сучьев. А чего? И бегать далеко не надо. Ухватился было за один из торчащих снизу сучьев и замер.
Слух и зрение сработали одновременно.
Я услышал тихий клекот и увидел темный силуэт большой птицы четко видный на фоне ночного неба. Как раз на том суку, за который я ухватился.
Орёл, подумал я. Неизвестно, откуда взялась такая уверенность у городского жителя, видевшего орла только в мультиках да «Мире животных», но я был уверен, что это орёл.
Птица внимательно смотрела на меня, теперь я видел это отчётливо. Что она делает здесь, на дереве? Разве они не вьют гнёзда где-то высоко в горах?
Я качнул сук, и птица вздыбилась, переступила на суку и клекотнула.
Но не улетела.
Чёрт с ней, подумал я, не отводя взгляда от мощного, хищно загнутого клюва, что мы, с орлом дров не поделим, пусть дерево будет ваше, зато всё остальное моё. И начал собирать дрова, благо разные сучья, ветки, обломки валялись тут в изобилии.
Орёл следил за всеми моими действиями, да так внимательно, что было немного не по себе. Будто пятнадцатисуточник под присмотром строгого старшины милиции. Воображение услужливо нарисовало мне этого старшину. Немолодой, усталый, похожий на Басова в «Операции «Ы».
Под этим надзором я накидал к порогу порядочную кучу, и даже согрелся при этом. Потом перетаскал эту кучу к очагу и… и тут возникла проблема, да такая, что про орла этого я сразу забыл. Собственно с этого надо было начать, но разве наличие в доме спичек, огнива, зажигалки, или на худой конец кремня и кресала, не является обязательным условием?
Теперь я знаю ответ на этот вопрос.
Нет, не является.
Я перерыл всё. Даже в сундук-кровать заглянул.
Пусто. Никаких признаков… гм… огнедобывающих средств. Да и в очаге, когда я его изучил повнимательнее, – насколько это возможно впотьмах, похоже, давненько огонь не разводили.
Ни золы, ни пепла.
От моей возни проснулся компаньон.
– Чего ты возишься? Потерял что?
Ладно, подумал я, чего уж теперь, всё равно разбудил человека.
– У тебя спички есть?
– Что?
– Ну чем огонь разжечь?
– А-а, вот ты о чём… Нету, – сказал он и отвернулся.
– А как ты разводишь огонь?
– Редко, – глухо сказал мой компаньон от стенки. – Не люблю огонь.
IX
Утро особой радости не принесло.
Ломота в костях, стылые мышцы. И главное – я по-прежнему далек от своей цели.
Мы невкусно позавтракали холодным мясом и сухарями, кои мой компаньон вынул всё из того же сундука, и запили все это холодной водой. Рекомендовал бы этот мир любителям старины – он научит их ценить комфорт, уют, хорошую кухню и прочие приятные пустяки, именуемые цивилизацией.
Солнце всё выше поднималось над горизонтом, быстро нагревая землю. И уже через час я снова был готов стойко переносить все тяготы и лишения, выпавшие на мою долю.
На оранжевом небе – ни облачка. Только темной точкой парит высоко над нами орёл.
– Это орёл? – спросил я.
Компаньон мельком посмотрел в небо, в направлении указанном мною.
– Ну что, пошли? – сказал он, игнорируя мой вопрос.
– Я ночью выходил во двор. И обнаружил на дереве орла. Разве орлы ночуют на деревьях?
– Давай договоримся так, – сказал мой компаньон. – Я человек простой и в общении необременительный. Но даже у меня есть свои недостатки. Например, я не люблю орлов. Даже разговаривать о них не люблю. Пошли?
– Пошли.
И мы побежали искать лекаря.
X
Этот рисунок я увидел в пятом или четвертом по счёту доме. И лишь через час беспокойство, глодавшее меня, превратилось в понимание.
– Стой, – сказал я.
– Что такое? – остановился он. – Опять устал?
– Нам надо вернуться, – сказал я.
– Куда ещё вернуться? – мой компаньон был недоволен.
– К гончару.
– Брат, – сказал он, положив мне руку на плечо и заглянув мне прямо в глаза. – Если мы будем всё время возвращаться или сожалеть о том, что уже сделано, мы никогда…
– У гончара на стене рисунок.
– У пахаря тоже на стене рисунок.
– У какого пахаря?
– Не помню. Пахарей много.
– Ты не понимаешь. Там на рисунке… короче, мне надо его как следует рассмотреть.
– Ну что сказать, – сказал он. – Ценитель искусства, дитя муз. Сын у него в беде, а он будет картинки… Ладно, пошли, – быстро перекинулся мой компаньон, увидев, как изменилось моё лицо.
И мы побежали к дому гончара.
Надоело мне всё это уже порядком. Все перемещения бегом. Абебу Бекила хренов.
Сдохну я здесь.
Хотя нет, не сдохну. Потому что нельзя.
Мимо дома ткача, через кустарники, мимо свалки.
Мне вспомнилось, как я участвовал в зимней отраслевой Спартакиаде, защищая честь родной конторы. Первый день бежал индивидуальную гонку, а на второй эстафету. Издевательство над людьми, конечно, все эти спартакиады и прочие весёлые старты. Весь год куришь бамбук, и вдруг в один прекрасный день, согласно списку, представленному профкомом, трясешься в автобусе с коллегами, посмеиваешься при этом, дескать, подышим свежим воздухом, вечером, в день заезда на базу, само собой – за приезд, за удачный старт, за спорт и физкультуру, а потом, на старте, неожиданно для тебя самого вдруг прорезается в тебе неведомо где спавший весь год спортсмен. И ты надсаживаешься на этой лыжне, стреляя лыжами-деревяшками, полученными на местной базе, и не хочешь уступать лыжню, а уступив, пытаешься зацепиться за этим молодым на пластике и в гоночном комбинезоне, с подозрительно техничным ходом, это в каком-таком учреждении такие работают? – и отстаёшь на каждом шаге, и терпишь-терпишь, чтобы на финише королём пронестись последние пятьдесят метров. На следующее утро с лёгким ужасом думаешь о том, что вот
