И как это ни удивительно, страдалицы вняли ей. Они намеревались и дальше лить слезы, поскольку все к тому располагало, но всхлипывать стали меньше, чтобы лучше ее слышать.
— Холл — еще не весь дом, — сказала Мэйв. — Это лишь его малая часть. Обратите внимание, что дом просматривается насквозь. Парадный вход, — она указала на дверь, в которую они вошли, затем развернулась в противоположном направлении, к окнам в обсерватории, — и задний двор.
Брайт приподнялась, чтобы взглянуть в обе стороны, и Норма, когда выплакала последние слезы, тоже посмотрела рассеянным взглядом.
— Вы видели столовую и гостиную. — Мэйв повернулась ко мне: — И вроде все, да? На кухне они, по-моему, не были.
— С чего им туда ходить? — Я старался не быть смурным — двух смурных девочек вполне хватало, — но мне на ум приходили сотни дел, которыми я занялся бы с куда большей радостью, чем возиться с детьми Андреа.
Мэйв сходила за фонариком и открыла дверь в подвал. «За поручень не держаться, — сказала она через плечо. — Заноз насажаете. Просто внимательно смотрите под ноги».
— Я не хочу в подвал, — сказала Брайт, вперившись взглядом в темноту лестницы.
— Ну, не ходи, — ответила Мэйв. — Мы скоро вернемся.
— Возьми меня на руки, — попросила Брайт. На это Мэйв даже не ответила.
Норма прошла две ступеньки и остановилась.
— А пауки там есть?
— Разумеется. — Мэйв уже спустилась. Поискала шнурок, тянувшийся от лампочки посреди потолка. Девочки обдумали варианты — вперед или назад — и вскоре последовали за ней, а я замкнул шествие. Девочки были в платьях, белых колготках и лакированных кожаных туфельках. Подвал дома был из других времен. Казалось, он не имеет никакого отношения к зданию наверху. В некоторых местах стены прогнили у основания. Однажды я нашел там наконечник стрелы. Я бы еще покопался, но, по правде сказать, сам недолюбливал подвал.
— Зачем вообще сюда спускаться? — спросила Норма, ужас в ее голосе мешался с любопытством.
— Сейчас покажу. — Мэйв посветила фонариком в дальний угол комнаты, пока луч не поймал маленькую железную дверцу в стене. — Это блок предохранителей. Скажем, в дамской комнате наверху погас свет, и ты знаешь, что дело не в лампочке. Тогда нужно спуститься сюда и проверить щитки. Иногда, если сменного предохранителя нет, мы просовываем монетки в старые, чтобы они снова заработали. Если в доме падает температура, нужно спуститься сюда и проверить топку, а если нет горячей воды, следует проверить котел. Или, может быть, плита не работает, и тогда, зажигая спичку, нужно действовать очень осторожно. А то вдруг утечка газа. Бум, — сказала она равнодушно.
Честно, я сам впервые об этом слышал.
Мэйв храбро шла впереди, а мы с Нормой и Брайт старались держаться поближе к лучу фонарика. Она открыла деревянную дверь, заскрипевшую так громко, что девочки на секунду прижались ко мне, после чего Мэйв дернула еще за один шнурок, и зажглась еще одна лампочка. «Это маринадная, где хранятся запасы еды — на случай, если кто вдруг проголодается, оказавшись в подвале. Сэнди и Джослин солят огурцы, варят варенье и томатное лечо. Короче, все, что можно положить в банку». Мы посмотрели на полки с безупречно чистыми баночками — к каждой приклеена бирка с датой, все расставлены по цвету: золотистые дольки персиков в густом сиропе, малиновое варенье. На холодном полу стояли ящики со сладким картофелем, яблоками, луком. Раньше я как-то не задумывался о том, что мы богаты, — до этой самой минуты, когда мы вместе с девочками остановились перед всеми этими запасами.
Когда наконец мы были готовы возвращаться наверх, Брайт замерла и показала на коробки, сложенные под лестницей:
— А здесь что?
Мэйв направила луч фонарика на подъеденную плесенью картонную башню.
— Рождественские украшения — гирлянды, всякое такое.
При одном упоминании Рождества лицо Брайт просветлело, и она попросила разрешения открыть коробки. Понятное дело, где гирлянды, там могут быть и подарки и, может быть, даже подарок для нее; но Мэйв сказала, что нельзя.
— Вот на Рождество приедешь и откроешь.
В тот вечер, пока мы чистили зубы, я ни словом не обмолвился с Мэйв, и когда мы помолились, пошел к двери.
— Ну хватит, — сказала она. — Не злись.
Но я злился. И спать лег злым. Экскурсия заняла целый вечер. Она показала им все: комнату дворецкого, где хранилась посуда и сложенные скатерти, чулан в спальне на третьем этаже с ведущей на чердак крошечной дверцей. Она разрешила им покружиться, как бы вальсируя, по бальной зале. Нам никогда не приходило в голову там танцевать. «Кто устраивает бальную залу на третьем этаже?» — спросила Норма.
Мэйв объяснила, что во времена, когда был построен дом, бальная зала на третьем этаже считалась последним писком моды. «Причуда, конечно, — сказала она. — Долго это не продлилось. Но если уж вы обустроили бальную залу на третьем этаже, переместить ее довольно-таки сложно». Мэйв показала им все до единой спальни в доме. Норма и Брайт единодушно решили, что комната Мэйв — самая лучшая; они уселись на ее широченный подоконник, а она задернула шторы. Они завизжали от смеха и закричали: «Нет, не надо!» — когда она снова их раздвинула. Когда экскурсия была окончена, Мэйв принесла из кухни стремянку, чтобы они могли по очереди завести напольные часы, хотя знала, что я уже сделал это в воскресенье утром.
Мэйв присела ко мне на кровать.
— Попробуй представить, как сильно мог ошеломить их этот дом — да и наше с тобой общество, — и показать им все целиком, а не только милые уголки, было, не знаю, дружелюбнее?
— Это было очень дружелюбно, — сказал я не самым дружелюбным голосом.
Мэйв положила руку мне на лоб, как делала, когда я болел.
— Они маленькие, Дэнни. А я сочувствую малышам.
Она уложила их в свою кровать; вернувшись, отец с Андреа перенесли спящих девочек в машину. Мэйв бросилась вдогонку: они забыли туфельки. Андреа, по словам Мэйв, была слегка подшофе.
К длинному списку всего того, за что мою сестру никогда не благодарили, добавим следующее: она была добра к этим девочкам. Если в комнате были отец или Андреа, она мягко игнорировала детей, но, оставшись наедине с Нормой и Брайт, она все время придумывала что-нибудь этакое: учила их вязать крючком, или позволяла им заплести свои волосы, или показывала, как готовить тапиоку. А они ходили за ней по дому, как парочка подобострастных кокер-спаниелей.
То, где мы ужинали в тот или иной вечер, диктовалось сложным набором домашних правил, установленных Сэнди и Джослин. Если отец возвращался с работы вовремя, мы втроем ели в столовой; Сэнди подносила нам тарелки, а мы вдыхали маслянистый запах лимонной полировки для мебели, туманом висевший над массивным столом. Но если отец задерживался или у него были другие планы, мы с Мэйв ели в кухне. В такие вечера Сэнди ставила в холодильник тарелку с едой, прикрытую листом вощеной бумаги, и, вернувшись, отец ел на кухне. Ну, наверное. Хотя, может, он шел с тарелкой в столовую, чтобы посидеть в одиночестве. Когда приезжали Андреа и девочки, мы, конечно же, ели в столовой. Если с нами была Андреа, Сэнди не только накрывала на стол, но и убирала после всего, тогда как если Андреа не было, мы каждый забирали свою тарелку и относили на кухню. Нам никак это не объяснялось, но мы все понимали, так же как понимали, что воскресным вечером мы с Мэйв и отцом соберемся на кухне в шесть часов, чтобы съесть холодный ужин, который Сэнди оставила нам накануне вечером. Андреа и девочки никогда не ужинали с нами по воскресеньям. Одни в целом доме, мы собирались втроем вокруг маленького кухонного стола и чувствовали себя почти семьей, хотя бы потому, что сидели вместе в крошечном помещении. Насколько большим был Голландский дом, настолько до странного маленькой была кухня. Сэнди сказала мне, это из-за того, что изначально предполагалось, что кухней будут пользоваться только слуги, а те, кто занимались строительством больших домов, саму идею предоставить слугам место, где развернуться, видали в районе крысиной жопки (выражение очень в духе Сэнди). В углу стоял маленький пластиковый столик, за которым Джослин лущила горох или раскатывала тесто для пирога, за ним же Сэнди и Джослин обедали и ужинали. Мэйв всегда бережно его протирала, когда мы заканчивали, и расставляла все по своим местам, потому что считала кухню частной территорией Сэнди и Джослин. То небольшое пространство, что там было, в основном занимала огромная газовая плита с девятью конфорками, шкафом для подогрева посуды и двумя большими духовками, в каждой из которых можно было запечь индейку. Остальная часть дома зимой представляла собой полярную шапку вне зависимости от того, сколько Сэнди подбрасывала дров, а вот в маленькой кухне из-за плиты всегда было тепло. Летом, конечно, все было иначе, но даже летом я предпочитал кухню. Дверь, ведущая к бассейну, всегда была распахнута, и рядом стоял вентилятор, разносивший повсюду дразнящие запахи. Я мог плыть на спине в бассейне под слепящим полуденным солнцем и вдыхать запах вишневого пирога, стоявшего у Джослин в духовке.
