На двери одной из них бирка «Красная комната», а на другой —«Черная комната». Женщина за письменным столом вручала каждой из претендентокбилетик. Девушки с красными билетами направлялись в «Красную комнату», а счерными — соответственно…
— И что же дальше? — спросил Мейсон.
— Что касается «Красной комнаты», то наверняка не знаю, но яговорила с одной девушкой, получившей туда билетик. Она вошла в комнату и села.По ее словам, там уже сидело чуть ли не два десятка претенденток. Они прождалитак примерно с четверть часа, а потом какая-то женщина вошла к ним и сказала,что им больше нет необходимости ждать, поскольку вакансия уже занята.
— Ну, хорошо, — сказал Мейсон, — вам вручили билет в «Чернуюкомнату». И что же произошло там?
— По всей видимости, из каждых пятнадцати или даже двадцатикандидаток лишь одной доставался черный билетик. Я попала в их число. Ну, явошла туда и села, и, пока я была там, в комнату вошла так же, как я, всеголишь одна-единственная девушка. После того как я просидела минут десять,открылась дверь и какой-то мужчина сказал: «Пожалуйста, зайдите сюда». Я вошлаеще в одну комнату номера… Господи, да такой гостиничный номер, должно быть,стоит небольшого состояния…
— А кто был мужчина? — перебил ее Мейсон.
— Он сказал мне, что вице-президент, ответственный заперсонал, но по тому, как вел себя, думаю, он адвокат.
— А что же заставляет вас так думать?
— Манера, с которой он задавал мне вопросы.
— Какого рода были эти вопросы?
— Ну, он усадил меня и долго расспрашивал о моем прошлом, омоих родителях, о том, где я работала, и так далее. Потом он попросил менявстать и пройтись. Он разглядывал меня, словно ястреб!
— Приставать не пытался? — живо спросил Мейсон.
— Не думаю, что он имел в виду именно это, — потупиласьЭмблер, — но, конечно, осмотрел меня с ног до головы.
— А потом?
— Сначала спросил, как у меня с памятью и могу ли я быстроотвечать на вопросы. А потом говорит:
«Что вы делали вечером шестого сентября?» Ну, поскольку этобыло не слишком давно, то я подумала минуту и вспомнила, что проводила вечер всвоей квартире. У меня не было никаких свиданий, хотя это была суббота. Онспросил, кто был со мной, а я говорю — никого. Потом он поинтересовался, былили у меня какие-либо посетители в течение того вечера или какие-нибудьтелефонные звонки, ну и много еще личных вопросов такого рода, а потом спросилномер моего телефона и сказал, что мою кандидатуру на эту высокооплачиваемуюработу рассмотрят самым серьезным образом.
— А он сказал вам, что за работа?
— Он сказал, что будут довольно специфические обязанности ичто мне придется пройти довольно интенсивную подготовку, чтобы удержать засобой это место.
Но в течение периода подготовки, добавил он, мне будутплатить. Он еще сказал, что оплата будет на уровне тысячи долларов в месяц,должность весьма конфиденциальная и что меня время от времени будутфотографировать в разных моделях одежды.
— А он сказал в каких моделях? — спросил Мейсон.
— Нет, не сказал. Конечно, у меня сразу же возниклиподозрения, и я отрезала, что не стоит, мол, понапрасну тратить время друг надруга и уж не намекает ли он, чтобы я согласилась позировать обнаженной? Онсовершенно определенно сказал, нет, мол, все абсолютно законно и честно, но мнепридется время от времени фотографироваться в разных моделях одежды, и люди, накоторых я буду работать, не хотят, чтобы для фотографий я специальнопозировала. Им нужны снимки молодых женщин на улицах, поэтому мне не следуетволноваться, если прямо на улице кто-то направит на меня камеру исфотографирует. Это, повторил он, будет делаться довольно часто, так что мнеследует избавиться от всякой скованности и застенчивости и чувствовать себяабсолютно раскрепощенной.
— И что же было потом?
— Ну, потом я вернулась домой, часа через два позвонилтелефон, и этот самый мужчина сказал мне, что меня отобрали для той страннойдолжности.
— Вы в тот момент были безработной? — спросил Мейсон.
— Да, так уж случилось. Я вела себя довольно глупо, думая,что смогу достаточно зарабатывать на жизнь, продавая энциклопедии, разнося ихпо домам.
— И вы не смогли? — спросил Мейсон.
— Думаю, смогла бы, — ответила она, — если бы не былостольких ограничительных рамок. Но у меня попросту не хватило выносливости…
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну, вот вы звоните в дверь, — сказала она. — Кто-тоизнутри подходит к двери, смотрит в глазок, но вас приглашают войти только водном случае из пяти, и если вы в самом деле хороши собой. А если нет, то передвами и дверь не раскроют.
— Ну а если приглашают, то что происходит?
— Тогда вы входите в квартиру, демонстрируете свой товар,отвечаете на вопросы и договариваетесь о дополнительном визите.
— Дополнительном визите? — переспросил Мейсон.
— Да, вы ведь приходите в дневное время, а женщинам ненравится взваливать на себя какие-то финансовые решения, не посоветовавшись смужем. Поэтому, если вы в самом деле хорошо подали свой товар, вас приглашаютнаведаться вечером, когда муж будет дома…
— А вам что же, это не нравилось? — спросил Мейсон.
— Мне нравилось, но было слишком уж выматывающе, до ужаса.Для того чтобы удержаться на службе такого рода, надо выработать что-то вроденепроницаемого панциря. И вы превращаетесь в такого же законченногопрофессионала, как… ну, как профессиональный политик.
— И поэтому вы бросили ту работу? — В голосе Мейсона звучалосочувствие.
— Ну, я не вполне ее бросила, но приняла для себя решение,что буду работать только по утрам. Вторая половина дня в любом случае не стольпродуктивна, потому что вы слишком уж часто сталкиваетесь с женщинами, которыепланируют отправиться на какую-нибудь встречу в клубе или заняты своей работойпо дому и хотят успеть сделать что-то еще до вечера. В общем, они либо несобираются уделять вам время даже для краткого разговора, либо ужаснонетерпеливы, когда вам все-таки удается с ними заговорить.
— Понимаю, — сказал Мейсон. — Продолжайте.
— Хорошо, — сказала она. — Ну, я вернулась в свою квартиру.В тот день я работала. Я не то чтобы вдруг стала переполнена энергией, новоспринимала жизнь удивительно легко. Тут-то и зазвонил телефон с оповещением,что меня отобрали для работы и попросили вернуться в ту гостиницу.
— И что потом?
— Потом я пошла в гостиницу, и все изменилось.
