Все, что Василиса знала о Богдане, – лишь результат ее собственных наблюдений. Некоторые вещи не могли остаться незамеченными.
– Мы друзья, но… – Василиса поджала губы и опустила глаза. – Не знаю. Мы мало говорили о нем.
– Хороши́ друзья… – озадаченно протянул Морозов. – Ладно. Начнем с малого. Наверняка вы замечали что-то относительно его увлечений. Чем Вишневский занимается в свободное время?
– Свободное время, как правило, мы проводим вместе: играем в шахматы или просто разговариваем. – Василиса пожала плечами. – У нас не так много свободного времени, потому что помимо учебы мы посещаем разные клубы.
– В каком клубе состоит Вишневский?
– В литературном.
– Уверены? – Морозов не смог скрыть своего удивления.
– Разумеется! – возмутилась Василиса. – Он просто помешан на книгах. Я в этом абсолютный ноль, поэтому Богдан тактично избегает в общении со мной тему литературы. Хотя знаю, что ему очень хотелось бы обсудить прочитанное.
– Архитектурный и литературный?
– Ну да… – Василиса немного замялась. – Горский является старостой архитектурного факультета и председателем литературного клуба. Мне кажется, одно другому не мешает. Абсолютно. Но… – Колычева резко замолчала, прикусив губу.
– Но?..
– Ну… – Василиса почесала затылок. – Богдан как-то упомянул, что не любит архитектуру, и факультет не был его личным выбором. Что-то вроде «за него уже все решили». Полагаю, его семья настояла на этом. В любом случае учеба дается ему с большим трудом, но он старается. Богдан очень дорожит этим местом. Впрочем, – Василиса рассеянно развела руками, – как и я.
– Вот как… – глухо прошептал Морозов. – Может, замечали в его поведении нечто странное в последнее время?
Василиса неопределенно повела плечами и чуть склонила голову. Конечно, изменения в поведении Богдана не остались незамеченными, но стоило ли говорить об этом следователю, Василиса не знала. Неглупая и далеко не ребенок, она понимала, что вопросы Морозова имели непосредственное отношение к Василевской и обстоятельствам ее смерти. Однако где-то на периферии сознания промелькнула мысль о том, что быть откровенной со следователем не стоило.
Ключ, что все это время лежал в нагрудном кармане пиджака, нещадно обжигал кожу. Василиса хранила его при себе и не решалась прибегнуть к радикальным мерам. Здравый рассудок твердил о том, что стоило отдать его следователю и оставить решение этих бесконечных загадок человеку, который по определению должен был и умел их решать. Но собственная больная совесть удерживала ее от такого поступка. Василиса очень хотела избавиться от ключа, при этом боялась, что ее неверные выводы или предположения повлекут необратимые последствия.
Колычева умела дружить и не желала быть предателем. Однако любой ее выбор был заведомо неверным, потому что играл против того, кого она искренне считала и могла назвать другом. Если Богдан действительно виновен в смерти Сони, прямо или косвенно, Василиса не могла игнорировать это обстоятельство и делать вид, что ничего не произошло. С другой стороны, мертвые уже мертвы, и ничего нельзя изменить. Наверное, стоило позаботиться о живых.
– Ничего такого, – наконец выдавила Василиса, кривя душой. – Богдан очень спокойный и рассудительный человек. В друзьях особо не нуждается, но при этом достаточно общительный. Ему не составляет труда найти с кем-то общий язык, если в этом есть необходимость. – Она непроизвольно накрыла ладонью нагрудный карман. – Богдан может показаться немного странным, но он всегда таким был. Все мы со своими тараканами в голове.
– Это верно, – легко согласился Морозов, смотря на Василису с легким прищуром. – Все мы со своими тараканами в голове, Василиса Андреевна.
Колычева бесстыдно врала. Вишневский изменился со смерти Василевской. С каждым днем он становился более мрачным и отстраненным. Закрылся в себе, словно спрятался в панцире. Они все реже проводили время вместе – Богдан постоянно ссылался на занятость в учебе, прятался в литературном клубе или библиотеке, поздно возвращался в комнату. Короткие разговоры на отстраненные и бытовые темы. Быстрые совместные завтраки и редкие ужины. Вишневского в жизни Колычевой с каждым днем становилось все меньше.
– У Вишневского есть татуировка? – неожиданно поинтересовался следователь.
– Татуировка? – Василиса нахмурилась и мотнула головой. – Не знаю. На видных местах нет, а при мне он не раздевался, знаете ли…
Морозов усмехнулся, опустив ресницы, и потупил взгляд в страницы открытого ежедневника. Расспрашивать Колычеву о конфликтах Василевской с Авериной не имело смысла. Морозов узнал все, что хотел.
Морозов и Хомутов вновь остались вдвоем. Следователь сидел на полу, склонившись над кофейным столиком, и рьяно перелистывал материалы уголовного дела. Периодически возвращался к прочитанным страницам, делал какие-то пометки в ежедневнике и даже рисовал незамысловатые блок-схемы, смысл которых Хомутову был неясен.
Хомутов уже давно собрал технику в сумку и молча наблюдал за следователем, стоически борясь со сном. Он не переставал удивляться способности Морозова черпать энергию, когда внутренние ресурсы, казалось, были уже истощены. Следователь мог не спать несколько ночей кряду, но продолжал упорно работать, увеличивая огонь под котлом с серым веществом.
– И что все это значит? – Хомутов не смог сдержать любопытства.
– О чем ты? – сразу отозвался следователь, не отвлекаясь от очередного протокола допроса.
– Эта Колычева опять врет? – Хомутов с тихим вздохом прислонился к спинке дивана и обнял небольшую подушку, прижимая к животу. – Ее характеристика Вишневского разительно отличается от той, что была в показаниях Зиссермана. Вам так не кажется?
– Колычева не врет. – Морозов устало потер переносицу. – По крайней мере, не во всем.
– Значит, врет Зиссерман? – удивился Хомутов. – У меня сложилось о нем совсем иное впечатление.
– Это говорит о том, Алешка, – Морозов посмотрел на Хомутова, и уголок его губ дрогнул, – что Вишневский Богдан не тот, кем кажется.
– Притворяется хорошим мальчиком или, наоборот, плохишом? – бровь Хомутова изящно изогнулась в немом удивлении. – Зачем ему это? И какая связь между ним и Василевской? Они точно о двух разных людях говорят.
– Ну, связь, как выяснилось, все же была. Правда, природа ее неясна. Что плохо, так как именно в ней кроется мотив. Если, конечно, – Морозов выразительно посмотрел на Хомутова и высоко поднял брови, – именно Вишневский убил Василевскую. Но! Прежде нам нужно выяснить, кто такой Вишневский на самом деле. И копать придется глубоко. Очень глубоко…
– Нужно что-то искать про его отца? – Хомутов выдавил жалобный стон. – Не-е-ет… С этими богатеями одни проблемы.
– Хочешь узнать подноготную ребенка? Копай под матушку, – Морозов усмехнулся, закрыл материалы уголовного дела и шумно хлопнул ладонью по обложке. – Работы много, Алешка. Не кисни! Нужно подготовить много срочных запросов и поговорить с людьми вне этого кампуса.
Хомутов даже не шелохнулся. С тихой завистью наблюдал, как резво вскочил на ноги следователь, потянулся со счастливой улыбкой на губах и стал разминать спину, похрустывая затекшими позвонками. У Хомутова
