даже уже подыскивал, кто её заменит – а что, нужно думать наперёд.
Звук из груди у Лукаса вырвался довольно испуганный и жалкий. Он не успел удержать его, этой первой реакции, когда брат схватил его, желая помочь – Эосфор мало кому верил в этом доме, и честно говоря, его бы не удивило, если бы милый, добрый тугодум Рик пришёл свернуть ему шею. Кто знает, что за год успел сделать с ним их отец?
– Что тут происходит? – раздалось с порога. Лукас не сразу узнал голос Хлои – похоже, он у неё слегка сорвался в конце фразы. Она испугалась за него? Конечно, это ведь не у неё сегодня впервые за долгое время заработали ноги – единственным за день потрясением для Харрис было то, что один из младших детей мог попытаться убить её пациента. Она управилась быстрее обычного – видимо, и правда всего лишь освежилась, поспешила вернуться к нему, чтобы – опять же! – защитить от чего-нибудь плохого, что могло с ним случиться.
Он такой беспомощный, до сих пор, даже когда к ногам стала возвращаться чувствительность.
– Печеньки, – сообщил Рик, оборачиваясь к девушке. Хлоя остановилась, приподняла брови. Парень беззаботно улыбнулся, отпустил Лукаса, оставив его сидеть, и стянул с подноса одно печенье. Харрис секунду соображала, переводя взгляд с него на поднос и обратно. Потом с облегчением выдохнула, усмехнулась, убирая с лица влажные волосы.
– Точно. Спасибо, – кивнула она. Рик поднялся, уступая ей место возле кровати Лукаса. Эосфор, подумав, что это было бы странно, если бы он не начал есть, привычно перевернулся – вернее сказать, перекатился, – на бок и потянулся к подносу. Хлоя улыбнулась, когда он не рассчитал переворот и испачкал в креме нос – пока Лукас был занят тем, чтобы стереть его, они с Риком быстро обменялись взглядами. Парень кивнул в сторону её комнаты, а Харрис быстро взглянула на своего подопечного и чуть качнула головой. Очень зря многие в семье этого мальчика недооценивали – её намёк он понял сразу. Она не придёт, пока его брат не уснёт – что логично, поскольку странный шум в соседней комнате может его встревожить, а этого им было совсем не надо.
– Я тогда пойду, – он отступил назад. – Там, это… Ребекке помогу, – эта идея Харрис пришлась по душе. Малышка Ребекка, за неимением лучшего варианта, оставалась у неё в комнате, чтобы нарисовать плакат. То есть, Хлоя, конечно же, понимала, что огромный разрисованный лист ей потом будет особо некуда девать, но не позволить девочке участвовать в подготовке праздника она не могла. Конечно, было бы лучше, если бы Ребекка продемонстрировала свои навыки за роялем – но это невозможно было сделать в праздничной обстановке, не посвятив в её план сразу всю семью. А одобрить это могли далеко не все, раз уж любой праздник для них был только поводом заработать. Неважно, что: деньги или популярность.
Так что она со спокойной душой отправила Рика помогать младшей сестрёнке, а сама – устроилась рядом с Эосфором.
– Вкусно? – Харрис заметила, что немного крема всё-таки осталось у него на носу и добродушно усмехнулась. Лукас вопросительно смотрел на неё, не чувствуя над губой лишней влаги, и Хлоя скользнула пальцем по его лицу, стирая остатки шоколада. Эосфор скосил глаза, наблюдая за этим.
– Настолько, что рта не хватает, – подыграл он ей, демонстративно опускаясь низко над куском торта. Девушка рассмеялась – и Лукас тоже, ведь ему едва удалось не шлёпнуться лицом в торт по-настоящему. Резко подавшись назад, чтобы избежать катастрофы, он чуть запоздало дёрнул коленом. Замер, когда почувствовал это, смех затих, но улыбка не пропала. Харрис услышала его дыхание – обрывающееся, как будто он пытался задержать его, чтобы справиться с чувствами. Осмелившись, она пересела поближе и снова, как утром, дотронулась до его колена.
– Чувствуешь? – спросила девушка. Эосфор сглотнул, откинулся назад, в положение полусидя, опираясь спиной на высоко поднятую подушку. Сосредоточенно посмотрел на её руку, потом опустил веки, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Немного, – ответил он. Потом свёл брови у переносицы. – Не всегда.
Тогда Хлоя осторожно провела ладонью по его ноге. Мягко, но достаточно надавливая, чтобы он мог попытаться различить её пальцы, тепло её руки. Лукас чуть дрожал, делал шумные вздохи, отчаянно стараясь напрячь мышцы, сделать какое-нибудь движение, или почувствовать прикосновение. Харрис проскользила ладонью до самого бедра, спустилась вниз, к ступне, снова «прокатилась» наверх. Он вдруг вздрогнул под её рукой, попытался отстраниться – Хлоя не стала настаивать на дальнейших попытках дать ему больше ощущений, и сама отодвинулась. Эосфор притянул к себе одеяло, и девушка позволила ему это, когда заметила, как он прячет глаза.
Некоторое время она соображала, но потом до неё дошло – похоже, стараясь заставить его почувствовать больше, она слегка переусердствовала. То есть, чувствительность у него возвращалась ведь не только к ногам – и она, сидя с ним комнате наедине и допуская столь интимные прикосновения, могла и не ожидать другой реакции. Лукас, тем временем, смущать ещё больше её не хотел – то есть, разумеется, он помнил, как она ухаживала за ним, пока он не мог держать даже ложку, настолько у него всё болело после встречи с Амандой в подвале. Но то была необходимость – никто другой не мог помочь ему в тот момент. Да у него и не было особого выбора, на самом деле. Но сейчас он мог себя контролировать, мог за собой следить – и Эосфор выбрал вежливо отстраниться, оставив рассуждения Харрис о естественности физиологических процессов за кадром. Она его понимала – было бы странно ожидать другого от столь гордого человека.
Впрочем, произошедшее нисколько не мешало ей направить беседу в другое русло. Что Хлоя и сделала – увлеклась тортом, печеньями, шутливым ворчанием на Лукаса, который случайно крошил угощения на постель. Ещё раз тортом – уж слишком вкусным он оказался. И очень уж сладким. Настолько, что она даже не заметила, как расправилась со своим стаканом молока.
Харрис оглянулась в поисках графина с водой, который всегда стоял у Лукаса в комнате, чтобы ему не приходилось изнывать от жажды душными ночами в запертой комнате. Привстала, нашла-таки графин и стаканы на окне – но воды в них не было. Во рту разом стало ещё слаще, теперь уже раздражающе – организм всегда был вредной штукой, хотел получить то, чего у него не было, а если видел препятствие на пути к своей цели – хотел ещё больше.
– Вода кончилась, – угадав её мысли, сказал Эосфор.
