счастливом детстве, несравнимом с тягостной реальностью настоящего.
Я использовал запахи, чтобы пробуждать воспоминания, а потом предоставлял эмоциям делать свою работу. Боль неизменно подталкивала человека к саморазрушению.
Однажды утром все они открывали глаза и, уставившись пустым взглядом в потолок, решали не просыпаться больше никогда.
17
Иви вспомнилась фраза из романа: «Есть вещи, которые определяют выбираемый путь, и мы редко можем точно указать на них». Это касалось детского опыта, который направляет нас на определенный путь в жизни еще долго после того, как сам случился. Смысл этой фразы она поняла отнюдь не сразу.
Говорят, когда люди умирают, в их глазах запечатлевается последняя сцена их жизни – до того, как гаснет свет. Глядя вниз с крыши, она не могла увидеть глаза Айзека – только его руки и ноги, разбросанные в стороны под причудливыми углами, и кровь, медленно растекающуюся в стороны от мертвого тела, как будто кто-то выдавливал его плоть, похожую на красный сок.
Она присела и прислушалась к крикам людей внизу.
«Там были дети, – внезапно подумалось ей. – А он прыгнул, даже не задумавшись».
Люди внизу плакали и всхлипывали, ругались и стонали. Когда на крышу ворвались полицейские, Иви встала на колени и завела руки за голову.
– Держите руки так, чтобы мы могли их видеть! – кричали ей. Один из офицеров наставил на нее пистолет, двое других медленно подходили к ней сбоку. – Лечь вниз! Не шевелиться!
Иви послушно следовала их приказам. Они выкрикивали еще какие-то команды.
– Простите, госпожа. – Визгливым голосом полицейский офицер, стоявший слева, начал зачитывать ей права, будто с телесуфлера. – Вы арестованы. У вас есть право хранить молчание…
Наручники воняли. Иви почувствовала запахи пота, мочи, отбеливателя и табачного дыма и только потом металла на своих запястьях. Она сморщилась и отвернулась. Офицер напомнил, что ей лучше сотрудничать с полицией.
– Можете идти сами? – спросил он, поднимая ее на ноги.
– Он спрыгнул, – пробормотала Иви.
– Что?
– Просто спрыгнул. – Она сделала паузу. – Но я не остановила его.
– Понятно. Давайте дождемся, пока будем в участке, там вы повторите всё снова.
Ответ был простой формальностью. В действительности он ее не слушал.
– Можете идти самостоятельно?
Иви кивнула – и с удивлением поняла, что у нее подкашиваются ноги. Полицейские тоже это заметили. Без церемоний один из них подхватил ее под руку и помог спуститься по лестнице. Она не осмеливалась смотреть по сторонам, слышала только детский плач.
«Они же ничего не видели, правда?»
Голова ее покачивалась, как фонарик на веревочке, дергаясь в стороны при каждом шаге. Внизу лестницы полицейский крикнул:
– Дайте нам пройти!
Иви увидела инвалидное кресло.
* * *
Солнце освещало полицейский участок через окно, и тень Иви падала на стену напротив. Ее усадили поблизости от автоматических стеклянных дверей, и люди, приходившие в участок, невольно оглядывались и посматривали на нее, пока разговаривали с дежурным. Одна ее рука была прикована к стальной перекладине на уровне плеч. Ей было до ужаса неудобно сидеть так; она чувствовала себя деревом, которое пытаются выкорчевать из земли.
Иви подалась вперед, чтобы посмотреть на настенные часы, но увидела только их нижний правый край, на котором не было ни минутной, ни часовой стрелки. Она сидела там, кажется, уже целую вечность. Запястье болело; рука, которую сначала ломило, теперь онемела. Слава богу, обоняние уже пропало. Вонь металла была просто отвратительной.
Иви вспомнилась лесенка в детском саду, со следами пота бог знает какого количества детей и со ржавчиной внутри, которую могла унюхать только она. Иви приносила с собой дезинфицирующие салфетки, чтобы полазить по лесенке, и протирала перекладины снова и снова, как настоящая сумасшедшая, а не просто любительница чистоты. Ей вспомнились и другие поверхности, вроде жутких подголовников в поездах и еще более жутких – в кинотеатрах. Вот почему она постоянно носила худи: не могла вытерпеть прикосновения их ткани к своим волосам. Обычному человеку было не под силу уловить весь спектр запахов, исходивших от материала, к которому прикасались многочисленные головы. От одной мысли об этом Иви непроизвольно ежилась.
Шапка, маска, дезинфицирующие салфетки… Она посещала кинотеатр в полном снаряжении. Неважно, что происходило на экране – целовались ли влюбленные или отец рыдал над фотографией умершей дочери, – Иви не могла сосредоточиться на фильме. Ее отвлекали запахи. Но в выдвижном ящике стола она хранила кипу билетов – сувениров из ее жизни с Хансом.
Человек, который подтолкнул ее брата к самоубийству, только что спрыгнул с крыши у нее на глазах, а она вспоминает какие-то тривиальные подробности…
Истеричная женщина в фиолетовом свитере и мотоциклетном шлеме на голове, рыдая, ввалилась в участок и стала кричать, что у нее украли кошелек. Полицейский в очках постарался ее утешить, одновременно подсовывая бланки для заполнения.
– Я припарковала мопед и пошла в «Фэмили Март» забрать заказ. Меня не было всего минуту…
Женщина все говорила и говорила, стуча пальцами по стойке. Потом оглянулась и встретилась глазами с Иви. Сознавая, как она выглядит в этот момент, Иви не отвела взгляд и уставилась на женщину дерзко, бесстрашно и нахально. Женщина почувствовала, что напрашивается, и смутилась – начала теребить браслет-четки на руке. Иви опустила голову, предельно утомленная, измученная голодом и жаждой. Когда она уже собиралась позвать на помощь, стеклянные двери раздвинулись и вошли две знакомые фигуры. Выражение их лиц было бесценно – сделай из них мемы, и они мгновенно разлетятся по Сети.
– Я так и знал! – воскликнул детектив Чэнь, ткнув в нее пальцем. – Я вам говорил. Я с самого начала знал, что нельзя ее отпускать!
Инспектор Ляо молчал, меряя ее непроницаемым взглядом. Иви отвела глаза. Дверь одного из кабинетов открылась, и вышли двое полицейских; они вытянулись перед детективами по стойке смирно и приветствовали их с преувеличенной почтительностью.
– Приготовьтесь мне доложить, – сказал инспектор Ляо и прошел в кабинет. Двое полицейских последовали за ним.
Детектив Чэнь еще раз пробормотал что-то вроде «я же предупреждал», потом бросил на Иви взгляд, полный отвращения, и захлопнул за собой дверь. Иви опять осталась одна. Каждый раз, когда дверь открывалась, она думала, что ее позовут внутрь. Флуоресцентные лампы на потолке горели, казалось, все ярче и ярче. Она дважды сходила в туалет – оба раза в наручниках. Те натирали запястья, руки не слушались, плечи болели, спина тоже. Иви несколько раз проваливалась в сон. Ей казалось, что она слышит шум моря.
Дверь снова открылась, и оттуда вышел полицейский, поигрывая ключами. Он снял с Иви наручники и провел
