этом он добавлял, что оно предлагает щедрое авторское вознаграждение:
Вы за первую книгу получите тысячу пятьсот долларов (больше полумиллиона франков) в три приема: 500 при заключении условия, 500 в момент выхода книги, 500 через три месяца после ее выхода. Этими 1500 покрывается гонорар за 2000 экземпляров. Если продано будет больше, то они за каждую тысячу экз. будут Вам доплачивать по 400 долларов. Лучше условий и желать нельзя[764].
Тэффи намеревалась сначала предложить воспоминания, но решила, что нужно сделать добавки, чтобы их хватило на книгу, и поэтому отправила директору издательства Н. Р. Вредену (1901–1955)[765] сборник. В августе Вреден, в прошлом белый морской офицер, ставший автором и переводчиком, прислал теплый ответ, в котором говорилось, что он является поклонником Тэффи еще с петербургских времен и что – переходя ближе к делу – издательство приступит к работе в сентябре и сразу составит договор[766]. Когда дела затянулись, Тэффи начала опасаться «противоположных влияний» (о которых предупреждал Алданов) и беспокоиться, что ее книжка не вписывается в «борьбу с коммунизмом», которую вело издательство: «Я ведь совсем не борюсь», – признавалась она Алданову[767]. Ее страхи развеялись, когда 8 октября литературный редактор Вера Александрова сообщила: «Вашу книгу рассказов мы наметили включить в план изданий 1952 года». И издательству было приятно узнать, что Тэффи работает над мемуарами[768].
Тем временем 5 октября Седых, не подозревавший о переговорах Тэффи с Издательством имени Чехова, поскольку та обещала соблюдать конфиденциальность, написал, что он до такой степени огорчен ее «плачевным материальным положением», что решил провести вечер в ее пользу в Нью-Йорке. Эта идея впервые возникла у него еще прошлой весной, но вскоре он отбросил ее, поскольку, как он сообщил ей 10 апреля 1951 года, даже «чистый сбор» от «удачного» бенефиса Бунина составил только 51 доллар. И на этот раз у него были определенные сомнения, но надежда окрепла, когда он нашел двух спонсоров («Литфонд» и общество «Надежда»), обнаружил, что в 1951 году литературной деятельности Тэффи исполняется 50 лет, и использовал это обстоятельство для сбора средств. Мероприятие, состоявшееся 1 декабря, открылось выступлением Седых, рассказавшего о забавных случаях из жизни Тэффи (с ее собственных слов, и эти анекдоты были связаны главным образом с ее рассеянностью и абсолютной непрактичностью)[769]. Затем были прочитаны ее рассказы, исполнены драматические миниатюры и состоялось выступление очень известной пианистки Нади Рейзенберг и скрипача Миши Мишакова, концертмейстера Симфонического оркестра NBC при Тосканини.
Седых предвкушал приличную выручку, но 2 декабря написал Тэффи, что собранная сумма – 500 долларов – превзошла все ожидания. И даже эта цифра оказалась сильно заниженной, поэтому 11 декабря он отправил ей написанную огромными буквами записку: «Дорогой друг Надежда Александровна! $694 (чистых!)». На этом письме Тэффи рассчитала, что в переводе это составит 297 600 франков, и в восторге ответила Седых и его жене:
Урра-а-а!
Восторг, доходящий до боли!
Благодарю!
Обнимаю обоих!
Целую обоих! <…>
Дорогие мои! Какие Вы чудесные!!!
Ваш богатый друг
Тэффи[770]
13. Последние труды, последние дни (1952)
Мрачные оттенки «Земной радуги»: рассказы 1940-х годов
Первоначальное название сборника Тэффи «Земная радуга», «Добро и зло», кажется довольно тяжеловесным для книги автора-юмориста (возможно, оно не понравилось редактору именно по этой причине[771]). Тэффи объяснила свой выбор так: «“Зло” – это страдание нашей темной грубой жизни. “Добро” – то чудо Божие (нежность, любовь, жалость), которое надо уметь найти в этом зле. Найти, открыть, и тогда оно осветит и освятит все»[772]. Подобное представление о добре и зле лежит в основе всех работ Тэффи, но в последние годы жизни, измученная и личными страданиями, и катастрофическими событиями в мире, она уделяла больше внимания злу, ища ответ на фундаментальный вопрос, и ранее возникавший в ее серьезных произведениях: что является источником человеческих страданий и боли – само человечество, естественный порядок вещей или Бог?
В «Бабе-Яге», одной из трех сказок, напечатанных в 1947 году в «Новоселье» одновременно под заголовком «Восток и север», зло исследуется в русском контексте – дикий, анархический русский дух, изображенный в очерке Тэффи «Воля», воплощается в страшной ведьме из русских народных сказок[773]. Ранее писательница уже обращалась к истории о Бабе-Яге в детской книге в картинках (1932), довольно незатейливой адаптации народной сказки, в которой жестокая мачеха отправляет девочку в лес, в гости к «тетушке» Бабе-Яге, надеясь, что ведьма съест ее на обед. Однако девочке удается перехитрить Бабу-Ягу, отец прогоняет злую жену, после чего герои живут долго и счастливо [Тэффи 1932б][774]. В позднейшей версии Тэффи добавляет рассуждения о природе Бабы-Яги, которая, в соответствии с древними верованиями, не просто ведьма, но богиня – «богиня вьюг и метелей» [Тэффи 1997–2000, 2: 368][775]. Более того, ее портрет оказывается более полным: она не просто олицетворяет зло; у Бабы-Яги есть веская причина презирать людей, которые «шли к ней выпытывать разные мудрые тайны и всегда Ягу надували». Она не ожидает ничего другого и от девочки-сироты, потому что «человечий щенок, хоть и маленький, хоть и бедненький, а уж лукавый, с хитрецой» [Тэффи 1997–2000, 2: 369, 370]. Таким образом, злые дела ведьмы являются результатом того, что ее саму превратили в жертву, – более экстремальным проявлением того зла, которое в произведениях Тэффи люди так часто причиняют друг другу.
С наступлением зимы Баба-Яга покидает свою избушку и превращается в воплощение анархического русского духа – «страшная, могучая, вольная» [Тэффи 1997–2000, 2: 371]. Она уничтожает всех и вся на своем пути, но путник – подобно жертвам, приносимым языческим богам в ранней поэзии Тэффи, – с радостью встречает смерть. Он забывает о своей милой Машеньке и покоряется страшной Бабе-Яге: «Старая, страшная! <…> Ах какая же ты чудесная, певучая, хрустальноокая! БО-ГИ-НЯ. Бери меня в твою смерть – она лучше жизни» [Тэффи 1997–2000, 2: 372]. Однако когда метель уляжется, уничтожающая других Баба-Яга должна (проклятие бессмертия!) возвращаться к своей безотрадной жизни. «Ску-у-учно», – так заканчивает свой рассказ Тэффи.
Поражают параллели между Бабой-Ягой и самой Тэффи (которая называла Бабой-Ягой себя[776]). Ведьма, как и ее создательница, стара и одинока, по большому счету плохо относится к человечеству и даже находит необходимым общество кота: «Жила Баба-Яга одна. С нею только кот. Полного одиночества даже Яга вынести не могла» [Тэффи 1997–2000, 2: 369]. Хотя,
