Рождественской волости Осинского уезда в уездную комдезертир от 4 мая 1920 г. говорилось: «За истекшую неделю задержанных дезертиров и отобранного обмундирования не было, лекций и митингов не производилось в виду массового выполнения нарядов по проведению трудовой повинности. Настроение населения в связи с этими нарядами враждебное, все партийные силы направлены на выполнение картофельной разверстки»96.
Конфискация имущества, как мера наказания, продолжала применяться, однако приобрела более упорядоченный характер. 12 марта 1920 г. «врид» Пермской губкомдезертир Захаров вменил в обязанность уездным комдезертирам, комячейкам, исполкомам и военкоматам соблюдать инструкцию. Это должно было внести порядок на местах, поскольку многие советские служащие, как следует из документов, не чувствовали меры в этом деле.
Если ранее конфискация распространялась на всех дезертиров и укрывателей, то теперь ее следовало применять с учетом классовой принадлежности, и размер конфискации зависел от уровня материального благополучия. Среди семей дезертиров были крестьяне разного достатка, и уравнивать их всех при изъятии имущества считалось несправедливым и классово ошибочным. Поэтому к бедняцким семьям, где имелся дезертир, конфискация имущества не должна была применяться.
7 декабря 1920 г. военный комиссар Осинского уезда Колегов направил войсковым частям и учреждениям инструкцию Центркомдезертир, в которой говорилось: «Конфискация имущества у дезертиров продолжает носить случайный характер. Громадное большинство дезертиров, направляемые в запчасти и по другим назначениям, следовательно освобождаемое от личных наказаний, вместе с тем не подвергается взысканиям имущественным и остается совершенно безнаказанным… Конфискация производится далеко не всегда и не во всех случаях. При определении размера имущественного взыскания не всегда принимают в расчет имущественное положение караемого, сама конфискация зачастую производится отрядами по своему усмотрению и лишь впоследствии санкционируется дезертиркомиссией… при задержании дезертиров жителей других губерний или уездов комиссия, задержавшая дезертира, часто выносит постановление об имущественном взыскании и определяет размер такового, не имея никаких данных об имущественном и семейном положении дезертира. Наблюдаются недопустимые случаи использования конфискованного имущества на нужды комиссий или отрядов… При определении размера имущественного взыскания обязательно учитывать: продолжительность и повторность дезертирства, субъективные признаки злостности, добровольность явки дезертира, по отношению к добровольно явившимся размер имущественного взыскания понижать до минимума, оговаривая это обстоятельство в постановлении или приговоре (например, „признать заслуживающим конфискации всего или такой-то части имущества, но принимая во внимание добровольную явку, ограничиться конфискацией одной овцы“), семейное и имущественное положение дезертира. На последнее обстоятельство обратить серьезное внимание, усиливая репрессии в отношении кулаков, ослабляя их в отношении беднейших крестьян, стараясь не плодить нищих, не отбирать последней лошади. Отрядам по своему усмотрению конфискации ни в коем случае не производить. Отряд должен лишь составить опись имущества дезертира или укрывателя и список членов семьи, ведущих с ним общее хозяйство. Затем – комдезертир конфискует и – комкрасхозам. В отдел снабжения военкомата должно сдаваться лишь конфискованное воинское снаряжение и обмундирование. Всякое использование конфискованного имущества в целях самоснабжения отрядов или сотрудников комдезертир… преследовать как должностное преступление»97.
Учитывались тяжесть вины, социальное положение обвиняемого, доля его в общем имуществе семьи. Денежные штрафы, как наименее тяжелое наказание, применялись в «наиболее легких случаях».
Порядок конфискации был следующим. Сначала оперативные тройки определяли, у кого следует конфисковать имущество. Далее производилась подробная опись. Затем уездкомдезертир принимала постановление о конфискации. Опертройки не имели права конфискации, равно, как и назначать дезертиров в штрафроту, поэтому они направляли всех дезертиров в уездкомдезертир, которая делила их на «злостных» и «по слабости воли». И те и другие поступали в губкомдезертир, откуда злостные направлялись в уездвоенкомат. Незлостные передавались уездвоенкоматом для зачисления в запасную часть. Таким образом, окончательное решение оставалось за Пермской губкомдезертир98.
Денежные средства от штрафов поступали в Народный банк, а конфискованное имущество – через комкрасхозы – «семьям честных красноармейцев». Тем самым наглядно проводилась грань между красноармейцем и дезертиром99. После выплаты штрафа и конфискации укрыватели подлежали отправке либо в штрафную роту, либо на принудительные работы, на разные сроки.
«Дабы население в корне прекратило укрывательство дезертиров»: методы борьбы с дезертирством и их действенность
Боец Красной армии по разным причинам мог отлучиться из своей части, из штаба которой затем отправляли извещение по месту жительства. Это извещение служило основанием для лишения семьи этого военнослужащего пособия. Часто через несколько дней он возвращался в часть до того, как извещение доходило до адресата. То же касалось и конфискации имущества: как только дезертир узнавал о готовящейся конфискации, через 2–5 дней возвращался. Поэтому работники комиссий по борьбе с дезертирством не спешили принимать решение о лишении пособия или конфискации имущества, а предпочитали подождать некоторое время.
Подобная ситуация повторялась постоянно: розыск дезертира – лишение помощи семье дезертира или конфискация имущества – добровольное возвращение дезертира. В сводках губЧК за сентябрь 1920 г. по Пермскому уезду отмечалось: «Красноармейцы-новички в силу их отсталости в политическом воспитании очень часто делают самовольные отлучки за хлебом, одеждой, после чего возвращаются. Применять к таковым конфискации, а тем более к их родственникам невозможно, так как это обострило бы отношение к Советской власти»100.
Реализация постановлений в отношении семей красноармейцев зависела от обстоятельств и прежде всего от политических настроений в деревне. Идея помогать им казалась разумной в том плане, что это делало привлекательной службу в Красной армии и снижало уровень дезертирства.
Помощь предусматривалась не только семьям красноармейцев. 19 ноября 1920 г. на заседании Межведомственной комиссии по оказанию помощи жертвам контрреволюции при Пермском губсобезе рассматривался запрос Усольского собеза об удовлетворении семей расстрелянных коммунистов «за счет злостных дезертиров» наравне с семьями красноармейцев. Итогом заседания стало постановление: «Семьи расстрелянных красноармейцев и коммунистов, пострадавших от контрреволюции могут быть удовлетворены живым и мертвым инвентарем из конфискованного имущества злостных дезертиров, если таковое имеется в распоряжении уездного отдела социального обеспечения.
Предварительно необходимо обследовать имущественное положение пострадавших»101.
Однако в деревнях с преобладанием зажиточных и средних крестьян, активно выступавших против власти большевиков, члены таких семей становились объектом притязаний со стороны сельских обществ. Так, красноармеец 18-го запасного полка, стоявшего в Перми, писал: «Был на фронте, защищал свободу. В то время дома хорошо зачистили, отобрали кобылу, тарантас. И еще этого мало, взяли корову, отобрали хлеб, стариков оставили на норме»102.
Поэтому наиболее дальновидные работники старались не вмешиваться в жизнь крестьян и использовать в качестве рабочей силы в хозяйствах красноармейцев военнопленных, невзирая на то, что выполненная ими работа оставляла желать лучшего. Так, в протоколе заседания президиума Осинского уездного исполкома от 15 сентября 1919 г. говорилось: «Уполномоченный в Больше-Усинской волости докладывает, что его отряд состоит из 27 человек пленных белогвардейцев. Работу отряда тормозят: волостной земотдел и сельские советы, отказывая в наряде
