акушерка — вот все профессии, что уготованы тем, кто не выбрал роль жены и матери.
Дженни читала между строк и догадалась, что Кармен не осмелилась выразиться резче, чтобы не навлечь на себя недовольство властей. Она слышала, что в Испании почту проверяют цензоры, особенно письма, отправленные за границу, и, хотя это были всего лишь слухи, необходимо было соблюдать осторожность.
В последнем письме, пришедшем на мыс Полумесяц за месяц до того, как Эндрю, Рэйчел и Сонни уехали в Грецию, Кармен писала о том, как они с Консуэлой ждут приезда младшего Каугилла, и о других занимавших ее проблемах. Дженни объяснила сыну, что Кармен по-прежнему очень боится, что ее причастность к партизанскому движению во время Гражданской войны каким-то образом рано или поздно вскроется. Мать заставила Эндрю пообещать вести себя осмотрительно и общаться с местными дипломатично, учитывая, у кого он в гостях.
Эндрю пообещал, что будет осторожным, и добавил:
— Если я чем-то еще могу помочь твоей подруге и ее дочери, только скажи.
В переписке обе женщины никогда не упоминали Гражданскую войну в Испании и свое участие в ней. Не говорили они и о Трубаче, харизматичном командире небольшого партизанского отряда, в котором они состояли, и отце дочери Кармен, Консуэлы. Дженни не собиралась раскрывать, что под псевдонимом Трубач работал Джош, троюродный брат Марка. Они решили не говорить Джошу о Консуэле, а теперь скрывали его настоящую личность от матери ребенка. Дженни не стала рассказывать об этом и Эндрю, опасаясь, что тот по неосторожности проболтается и расстроит Кармен или Консуэлу.
Август 1958 года почти подошел к концу, когда Марк, которому разрешили временно пользоваться драгоценным отцовским «бентли» — третьим по счету лимузином, купленным Сонни за всю его жизнь, — отвез путешественников на вокзал в Йорке, откуда начиналась их одиссея. Их провожали Дженни и Сьюзен, радостно махавшие им вслед, стоя на крыльце дома на мысе Полумесяц.
Дженни подумала, что весь следующий год в доме, где некогда жили добрых два десятка членов семьи Каугилл и целый штат прислуги, останется всего три человека. Непривычная тишина наполнит дом в те минуты, когда радиоприемник Сьюзен не будет работать, но потом девочка, конечно, включит его на полную громкость. Это тетя Фрэнсис и янки Хэнк подарили Сьюзен транзистор — в Америке сейчас они пользовались большой популярностью. Дженни содрогнулась при мысли, что ей целый год придется слушать разносящиеся по дому песни Элвиса Пресли, Билла Хейли и группы «Кометс». Как она это переживет? Может, хорошо, что Джордж вышел на пенсию, ему бы точно не понравилась современная музыка.
Да, жизнь так изменилась, что дедушка Марка, купивший этот дом почти шестьдесят лет назад, остался бы в полном недоумении.
Глава тридцать третья
В воскресенье в середине дня Люк Фишер сидел на веранде своего дома, задрав ноги. Рядом стоял стакан с лимонадом; дети и их кузены тихо играли во дворике. Но вскоре покой был нарушен; Люк услышал, как кто-то выкрикивает его имя, и увидел Дотти; та мчалась к нему на велосипеде, точно ее преследовали адские псы.
Он вскочил на ноги и сбежал по ступенькам навстречу сестре.
Тормоза взвизгнули, и Дотти остановилась; она была растрепана, по щекам струились слезы. Она слезла с велосипеда и бросила его на землю.
— Где Белла? — спросил Люк, а дети окружили Дотти, желая знать, почему их игру прервали.
Пытаясь отдышаться, Дотти выпалила:
— Люк, случилась беда. Беллу сбил бензовоз. Сейчас же езжай в больницу.
Дотти не успела договорить: Люк бросился к дому, скача, как бешеная лошадь, и схватил ключи.
— Присмотри за детьми, — крикнул он.
Потом Люк говорил, что последующая неделя стала худшей в его жизни, а горе, гнев и отчаяние, которые он испытал, остротой превосходили то, что он пережил после трагической гибели родителей.
В больнице врачи дали неутешительный прогноз:
— Мистер Фишер, ваша жена сломала руку и повредила коленные связки. Но со временем она полностью восстановится; в этом поможет физиотерапия. Это хорошая новость. К сожалению, она также получила серьезные внутренние травмы и трещину в черепе. Сейчас мы везем ее в операционную. Простите. — С этими словами врач повернулся и ушел.
Следующие несколько часов Люк мерил шагами больничные коридоры. Наконец к нему вышел хирург. Люк вглядывался в его лицо, надеясь увидеть какой-нибудь намек на состояние Беллы.
— Мне очень жаль, мистер Фишер, нам пришлось удалить матку. Ребенка спасти не удалось.
— Ребенка? — Люк опустился на стул. — Я не знал. — Он уронил голову на руки, затем поднял взгляд; в его глазах блеснули слезы. — Как она?
Хирург похлопал Люка по плечу, пытаясь его утешить.
— Нам также пришлось удалить селезенку и левую почку. Травма головы не так серьезна, как нам сначала показалось, но на всякий случай следующие несколько дней мы продержим вашу жену в медикаментозном сне, чтобы организм восстановился. Пройдет послеоперационный период, и она поправится.
— Меня заботит лишь одно — Белла и ее здоровье. Спасибо за все, док.
— Не волнуйтесь. Вы, наверное, хотите ее увидеть? Я хотел ввести вас в курс дела, прежде чем она проснется.
Беллу вывели из медикаментозного сна шесть дней спустя, и Люк наконец смог немного расслабиться. Он зашел в отдельную палату, где лежала жена; ему показалось, что она спит. Люк повернулся и закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь, но, обернувшись, увидел, что Белла смотрит на него с легкой улыбкой.
— Не переживай так, со мной все хорошо, — говорила она почти шепотом, видимо, из-за обезболивающих и снотворных, которые ей давали до и после операции.
— Как же ты меня напугала, — ответил он и ласково поцеловал ее в лоб. Она увидела слезы в его глазах, а он продолжил: — Я думал, что потерял тебя, и жизни без тебя не представлял.
— Прости, что не сказала о ребенке. — По ее щеке скатилась единственная слеза. — А
