юге этой Азии лежит океан, тёплые, свободные, никогда не замерзающие моря. До 80-х годов прошлого века всё внимание России было сосредоточено на Дарданеллах, ибо в Средиземном море лежали все пути, и выход в Средиземное море означал свободный выход на мировой рынок. Но когда в 80-х годах европейские государства перешли к колониальной политике и когда центр тяжести политической борьбы перенёсся в океан, когда стало очевидным, что обладание Россией турецкими проливами ещё не значит, что Россия получила свободное море, – тогда центр тяжести должен был перенестись на политику в пограничных с Кавказом местностях. Эта политика сохраняла до последнего времени все те черты, которыми она отличалась в течение прошлого и XVIII веков по отношению к исламу, – борьбы креста с полумесяцем.
Но раз России необходимо идти всё далее и далее на юг, врезываясь в гущу мусульманства, то подобная политика неприменима, недопустима, ибо создаёт такие осложнения, такие препятствия, которых нельзя одолеть. А между тем жизненная важность очерченного нами вопроса заставляет найти решение, найти выход, найти тот modus vivendi, который был бы наиболее правильным для данной обстановки и наиболее выгодным для России.
Возможна ли перемена политики? Возможно ли создать совершенно иные отношения, при которых наши враги перестали бы быть врагами и, может быть, стали бы даже друзьями на политическом поприще?
Вот вопросы, которые занимают меня, читатель, и которые должны занимать всякого, и об этих вопросах я буду с вами говорить.
Мживанэ
[2]
Необходимо помнить, что политика, политика внешняя, вообще у нас мало популярна. Нельзя сказать, чтобы русский был по своей природе аполитичен. Но, в противоположность немцу или англичанину, русский вообще мало интересуется не только политикой своего отечества по отношению к соседним нациям и государствам, но даже мало знаком с составом и пределами своей империи. Поэтому иностранная политика в России до самого последнего времени была уделом небольшого круга людей, преимущественно правящих, и верхов интеллигенции, тогда как в массе создавались и укреплялись фантастические взгляды. Но как мало развито в России общественное мнение, та же масса с её взглядами подчас влияла на руководителей политики, и получалось то запутанное положение, те заблуждения, которыми так характерна русская внешняя политика.
Одно недоразумение, создавшееся таким образом, недоразумение, являвшееся и являющееся отчасти осью восточной политики России, особенно интересует нас для освещения вопроса об отношениях России к исламу. Мы имеем в виду вопрос о турецких проливах и Константинополе. Можно утверждать, что этот вопрос поставил Россию в наиболее непримиримые отношения не только с самой Турцией! В течение второй половины XVIII века и всего прошлого все наши столкновения, все войны, вся борьба возникала вокруг этого вопроса, который вместе с различными добавлениями получил название Восточного вопроса.
Сущность вопроса о проливах заключается в том, что России необходим выход из Чёрного моря в Средиземное, выход как торговый, так и военный. С другой стороны, мы должны обеспечить Крым и Кавказ от нападения средиземноморских держав, сосредоточив оборону в одном пункте, именно в турецких проливах. Различные стороны этого вопроса имеют различную ценность. Бесспорно, что свободный торговый выход из Чёрного моря в Средиземное жизненно необходим России как поставщице Западной Европе: подъём хлебных цен на Западе во второй половине позапрошлого века и привёл к русско-турецкой войне, окончившейся мирным договором в Кучук-Кайнарджи[324]. Но кучук-кайнарджийский мир уже дал нам свободный торговый выход из Чёрного моря в Средиземное. Таким образом, самая главная сторона вопроса о проливах была достигнута полтораста лет назад, а признание в течение XIX века свободы торгового мореплавания одной из основных норм международного права обеспечивало Россию с этой стороны. Конечно, Турция во всякий момент могла прервать торговое судоходство. Но наше обладание проливами нисколько не улучшает положения, ибо достаточно какой-либо могущественной эскадре одной из средиземноморских держав стать у входа в Дарданеллы, как то же судоходство будет прекращено, несмотря на наше господство в Константинополе. Остаётся военная сторона наступления. Спрашивается, какие выгоды может получить Россия от права прохода черноморского флота в Эгейское, – права, которым она некогда обладала при императоре Павле? Ведь черноморский флот – флот оборонительный и строившийся и строящийся для борьбы с той же Турцией, в Средиземном же море он не может вступить в соревнование ни с одним из флотов великих держав. И если его присутствие там может иметь известное военное значение при наличии сотрудничества с каким-либо иным флотом, то эта выгода не столь уж велика, тем более что пропуск русского флота Турцией означал бы доступ в Чёрное море иных эскадр, что бесспорно было бы невыгодно нам. Остаётся оборонительная сторона обладания проливами, и прав Куропаткин[325], писавший, что «оборонительное значение босфорской позиции для России так важно, и в то же время возможность двигать наши военные суда из Чёрного моря в Средиземное так относительно для России неважна, что Россия с целью отнять от босфорской позиции наступательный в морском отношении характер не должна была бы, получив босфорскую позицию, препятствовать установлению в Дарданеллах коллективной охраны других наций, непропуска каких бы то ни было судов как в Мраморное море, так из Мраморного, за исключением турецких… Может случится, что этот шаг (занятие Россией Босфора) будет ею сделан с согласия Турции. России требуется твёрдо блюсти лишь одно положение: Босфор должен быть или русским, или турецким. Можно не торопиться с решением этого вопроса силою оружия: Россия так много работала на других, то должен же хотя бы в двести лет один раз наступить её черёд, без непосредственного её участия в войне Турции с другими державами или даже без войны, по мирному соглашению с Турцией».
Таким образом, в общем постановка вопроса о проливах проста, и ещё в 1829 году Д.В. Дашков[326] советовал Николаю I заполучить у Турции «два каменные уголка на обоих берегах Босфора, у северного его устья, для построения крепостей, способных защищать сей проход в случае неприятельского нападения». Но та аполитичность, о которой мы говорили, и осложнение вопросов посторонними, не политическими соображениями, которое столь естественно для политических невежд, запутали Восточный вопрос до крайности, сделав из него тот гордиев узел, которого, кажется, нельзя ни распутать, ни разрубить. Главным придатком вопроса о проливах, вместе с ним постоянно трактовавшимся, является вопрос о славянской политике на Балканах, о покровительстве России балканским славянам. Многие говорили не только в России, но и в Англии и во Франции, тогда враждебных России, что Россия бескорыстно покровительствует славянам.
Но каковы бы ни были намерения тогдашнего русского правительства, всё же наша балканская политика была прежде всего созданием буферов, защищавших и предохранявших Константинополь и
