госпожу Кессельбах можно увидеть?
– Мадам удалилась сразу после ужина. Должно быть, она спит.
– Нет, я заметил свет в ее будуаре. Она примет меня.
Впрочем, он не стал дожидаться ответа госпожи Кессельбах. В будуар он вошел почти сразу вслед за служанкой и, отослав ее, обратился к Долорес:
– Мне нужно поговорить с вами, мадам, это срочно… извините меня… Признаю, что мой поступок может показаться вам неуместным… Но вы поймете, я в этом уверен…
Он был крайне возбужден и, похоже, не расположен откладывать объяснение, тем более что на входе ему послышался какой-то шум.
Однако Долорес была одна. Она лежала и усталым голосом сказала ему:
– Быть может, мы могли бы… завтра…
Он не ответил, внезапно пораженный запахом, который удивил его в женском будуаре, запахом табака. И сразу же у него появилось предчувствие, даже уверенность, что там находился какой-то мужчина в тот самый момент, когда сам он входил, и что мужчина все еще находится здесь, где-то спрятавшись… Пьер Ледюк? Нет, Пьер Ледюк не курил. Тогда кто же?
Долорес прошептала:
– Прошу вас, покончим с этим.
– Да, да, но прежде… не могли бы вы сказать мне?..
Он умолк. К чему спрашивать ее? Если тут действительно прятался какой-то мужчина, разве она выдаст его?
Тогда он решился и, пытаясь преодолеть угнетавшее его опасливое смущение от ощущения чужого присутствия, произнес тихонько, так, чтобы услышала только Долорес:
– Послушайте, я узнал одну вещь… которой я не понимаю… и которая глубоко волнует меня. Необходимо ответить мне, Долорес.
Он произнес это имя с величайшей нежностью, словно пытаясь повлиять на нее дружелюбием и лаской своего голоса.
– Что это за вещь? – спросила она.
– В регистрационной книге гражданского состояния Вельденца значатся три имени, это имена последних потомков семьи Мальреш, обосновавшейся в Германии…
– Да, вы мне об этом рассказывали…
– Это прежде всего Рауль де Мальреш, более известный под псевдонимом Альтенхайм, бандит, апаш высшего света – ныне покойный… убитый.
– Да.
– Затем Луи де Мальреш, чудовище, ужасный убийца, тот, кто через несколько дней будет обезглавлен.
– Да.
– Затем Изильда, безумная…
– Да.
– Таким образом, все это установлено, не так ли?
– Да.
– Так вот, – продолжал Люпен, еще больше наклоняясь к ней, – из расследования, которое я предпринял недавно, явствует, что второе из трех имен, Луи, или, вернее, часть строки, в которую оно было вписано, некогда подчистили. Сверху появилась новая запись, которая, однако, не закрыла полностью того, что было написано прежде. Таким образом…
– Таким образом?.. – тихим голосом произнесла госпожа Кессельбах.
– Таким образом, с помощью хорошей лупы и особых методов, которыми я располагаю, мне удалось восстановить некоторые из стертых слогов и безошибочно, со всей достоверностью, определить прежнюю запись. Так вот, там обнаруживается не Луи де Мальреш, а…
– О! Молчите, молчите…
Внезапно сломленная слишком долгим усилием сопротивления, которое она оказывала, госпожа Кессельбах согнулась и, обхватив голову руками, сотрясаясь всем телом, заплакала.
Люпен долго взирал на это беспечное и слабое существо, столь жалкое, столь растерянное. И ему захотелось замолчать, прекратить мучительный допрос, который он ей навязывал.
Но разве он действовал так не для того, чтобы спасти ее? И чтобы спасти ее, разве не требовалось ему узнать правду, какой бы болезненной она ни была?
Поэтому он продолжал:
– Зачем этот подлог?
– Это мой муж, – пролепетала она, – он сделал это. С его-то деньгами он мог все, и перед нашим бракосочетанием добился от мелкого служащего, чтобы в регистрационной книге изменили имя второго ребенка.
– Имя и пол, – заметил Люпен.
– Да, – сказала она.
– Так, значит, – продолжал он, – я не ошибся: прежнее имя, настоящее, было Долорес? Но почему ваш муж?..
– Вы не понимаете?
– Нет.
– Но посудите сами, – с дрожью в голосе сказала она, – я была сестрой безумной Изильды, сестрой бандита Альтенхайма. Мой муж или, вернее, мой жених не хотел, чтобы я оставалась такой. Он любил меня. Я тоже любила его, и я согласилась. Он вымарал в регистрационной книге Долорес де Мальреш, он купил мне другие документы, другую личность, другое свидетельство о рождении, и я вышла замуж в Голландии под другим девичьим именем, Долорес Амонти.
Поразмыслив с минуту, Люпен задумчиво произнес:
– Да… да… я понимаю… Но тогда Луи де Мальреша не существует и убийца вашего мужа, убийца вашей сестры и вашего брата зовется иначе… Его имя…
Распрямившись, она поспешила сказать:
– Его имя! И все-таки это его имя… Да, он так зовется… Луи де Мальреш… Л и М… Запомните… Ах, не доискивайтесь, это ужасный секрет… И потом, какое это имеет значение?.. Виновный в тюрьме… Он виновен… Говорю вам… Разве он отпирался, когда я бросила ему обвинения прямо в лицо? Разве он мог отпираться под этим именем или под каким-либо другим? Это он… это он… Он убил… он нанес удар… Кинжал… стальной кинжал… Ах, если бы можно было сказать все!.. Луи де Мальреш… Если бы я могла…
В нервном приступе она упала в кресло. Ее рука судорожно ухватилась за руку Люпена, и он услышал, как средь невнятных слов она бормочет:
– Защитите меня… защитите меня… Быть может, вы один… Ах, не покидайте меня… я так несчастна… Ах, какая пытка… Какая пытка!.. Это ад.
Свободной рукой он с бесконечной нежностью коснулся ее волос и лба, и под его лаской она мало-помалу расслабилась и успокоилась.
Тогда он снова взглянул на нее и долго, долго вопрошал себя, что могло скрываться за этим прекрасным, чистым челом, какой секрет опустошал эту таинственную душу? Она тоже боялась. Но кого? От кого она умоляла защитить ее?
В который раз его снова одолевал образ черного человека, этого Луи де Мальреша, мрачного и непостижимого врага, атакам которого ему приходилось противостоять, не зная, откуда они придут и придут ли они.
Пускай он в тюрьме, день и ночь под надзором… эка невидаль! Люпену ли не знать, по собственному опыту, что есть люди, для которых тюрем не существует и которые освобождаются от оков в предначертанный час? А Луи де Мальреш был из их числа.
Да, кто-то в тюрьме Санте занимал место в камере смертников. Но это мог быть сообщник или какая-то жертва Мальреша… в то время как сам Мальреш бродил вокруг замка Брюггена, скользил, словно невидимый призрак, под прикрытием темноты, проникал в шале и ночью поднимал свой кинжал на Люпена, усыпленного и парализованного.
И не кто иной, как Луи де Мальреш, терроризировал Долорес, сводил ее с ума своими угрозами, держал ее в руках в силу какого-то страшного секрета и принуждал к
