Глава первая. Золотозубая улыбка фортуны
Кто проводит жизнь с лошадьми, тот привык вставать рано. Серёжа Путятин проснулся, как всегда, без будильника – с первым лучом. Спустил босые ноги с дивана и подошёл к окошку, смотревшему в сад. Потом отодвинул шпингалет и уселся на подоконник, с наслаждением вдыхая густой утренний воздух.
Кроны яблонь казались чёрными на розовеющем небе. А за ними, далеко-далеко, за широким языком степи, горели рассветным огнём высокие зубцы гор. Они парили, не касаясь земли, и были миражом, сказкой, вознесённой в волшебную высоту. Сергей долго смотрел на них, почти не чувствуя холода, забытого улетевшей за далекие горы ночью и всё ещё висевшего в утреннем воздухе.
Было слышно, как в саду падали яблоки.
Днём краски поблёкнут и горы превратятся в облачную гряду, застывшую над горизонтом.
К подобным рассветам Серёжа так и не привык – до сих пор душа замирала, готовясь приветствовать чудо. Он не раз приезжал в Сайск и всякий раз останавливался у Петра Ивановича, тренера здешнего скакового отделения «Свободы». И всегда, просыпаясь у него в доме на следующее утро, испытывал примерно одно и то же.
Дома, в Михайловской, тоже отовсюду видны были горы. И со скаковой дорожки, и над мальвами в мамином палисаднике. Ближе и реальней, чем здесь. Там надо всем царствовал величавый пик Белой горы, на который Серёжина бабушка, пока была жива, иногда украдкой крестилась. Белая первой встречала рассвет, зажигая на ледяных склонах алое пламя.
В полдень мимо неё порою ползли тучи, но снеговая шапка победно сияла в разрывах. А когда солнце садилось, Белая ещё долго пылала в густеющих сумерках, и перистые облака над вершиной казались драгоценной короной…
В детстве Серёжа мечтал оседлать крылатого коня и поскакать-полететь на нём через степь к священной вершине, в беспредельное синее небо… Ему и теперь иногда ещё снились похожие сны, но полёты на чудесном коне всё теснее переплетались со скачками, происходившими наяву. Так, что и не отделить одно от другого. А может, это у земных коней вдруг начали вырастать крылья?..
Словно отвечая его мыслям, из-за домика, со стороны ипподромовских конюшен, донеслось заливистое, звонкое ржание. Сергей вздрогнул, соскочил с подоконника обратно в комнату и стал одеваться.
– Сообщаем изменения в программе сегодняшних испытаний… – Усиленный мощной аппаратурой голос судьи-информатора поплыл над сразу притихшими трибунами ипподрома. – В третьей скачке…
Со стороны могло показаться, будто неожиданный порыв ветерка прошёлся по листве леса, застывшего в полуденном зное. Пёстрая людская масса – все десять тысяч зрителей, находившихся в этот день на ипподроме, – принялись листать свои программки. Судья-информатор перечислял изменения, и эмоции повсеместно выплёскивались наружу. Ропот неудовольствия сменялся бурными проявлениями радости. Некоторые объявления сопровождались злобным свистом и даже нецензурными выкриками. Трибуны пульсировали, как огромный живой организм.
– …В седьмой скачке вместо жокея первой категории Анисимова на коне по кличке «Заказ», номер двенадцатый, скачет мастер-жокей международной категории Сергей Путятин…
После этого объявления по трибунам прошёл лёгкий гул.
– Слышь, Вовка… – Очкастый пенсионер с программкой и ручкой в руках – явный завсегдатай и игрок из тех, кого называют «тотошниками», – легонько толкнул локтем стоявшего рядом не менее пожилого приятеля. – Вовка, ты посмотри, что творят!.. Престижность скачки повысить хотят!.. Пятигорского жокея на пустышку сажают!.. Слышь? Организаторы хреновы… Мудрят всё…
Сосед с пониманием кивнул головой, чиркая ручкой в программке. Засохшая ручка писать никак не хотела.
– Ты слышь, чего говорю? – снова обратился к нему очкастый. – Думают, если международник на коня влез, все так прямо в кассы и ломанулись на него ставить. А вот накося, выкуси!.. – Характерный жест был более чем красноречив. – Не верю я ему, Путятину этому. Хлюст пятигорский. Гастролёр. А может, его из Пятигорска вообще за пьянку погнали? Почём я знаю? Вот он сюда к нам и перебрался, на периферию. Да только мы, «пскопские», тоже не лыком шиты. Тут на лошадей ставят, а не на жокеев. Лично у меня лишних денег нет на такие эксперименты!
– Ну прямо, – рассеянно возразил седовласый Вовка.
– А ты мои деньги считал?!.
– Да сдались они мне, Сёма, деньги твои, – засмеялся Вовка. – Я про то, что лошадь – ещё не всё. Жокей – он ого-го сколько значит… Ты вот молодой, небось не помнишь Дербента?..
– Дербент, Дербент! – рассердился очкастый Сёма. – А я тебе говорю, Заказ как пустышкой был, так пустышкой и останется. Четыре раза в сезоне скакал! И хоть бы раз в тройку вошёл!.. Не-е, тут явно – деньги на ветер!.. Ты, конечно, как знаешь, а я даже и исправлять его не буду!..
Серёжа Путятин сидел на корточках в деннике и бинтовал передние ноги гнедого[1]Заказа.
Подходила к концу четвёртая скачка… Трибуны неистовствовали. Это было слышно даже из конюшни, из денника, где возился жокей.
«Ну вот, скоро и нам на круг, – привычно накладывая витки мягкого трикотажа, думал Сергей. – Ишь, ревут!.. Значит, кони из последнего поворота вышли…»
Заказ был дисциплинированным конём и стоял смирно, понимая, что жокей занят важной работой. Однако врождённое любопытство брало своё, и к тому же они с Сергеем давно знали друг друга – время от времени жеребец пытался заигрывать с человеком. Он изворачивал шею, выгибая её крутым бубликом, и лукаво прихватывал губами Серёжины волосы, пока те не стали топорщиться смешным ёжиком на макушке.
– Кузя, прекрати, – незло отмахивался Сергей. Обе руки у него были заняты, и он мог только втягивать голову в плечи. – Отстань! Ну, кому говорят… Щекотно!.. Отстань, антихрист!..
Заказ оставил в покое его волосы и ради разнообразия начал исследовать ухо.
Из коридора послышались шаркающие шаги: мимо открытого денника неторопливо шёл дед с метлой. В конюшне было чисто, так что дед больше для вида разгонял по сторонам случайные соринки, непонятно как оказавшиеся на полу.
