между прочим, я тоже. (Максиму.) Что задумались?
М а к с и м. Странное какое-то ощущение… Нечто вроде невесомости.
Л а в р о в. Я, пожалуй, понимаю, какое у вас сейчас ощущение. Помните восхождение на Ушбу? Карабкаешься, ползешь, вся физия в крови. Думаешь: «Господи, чтобы я еще когда-нибудь полез! Да пропади все пропадом!» Но лезешь, лезешь. Со стороны — бессмысленное дело. Отвесная стена. Кое-где проходишь, что называется, «на когтях». Срываешься. Висишь, как паук на паутине. Ночуешь на карнизе. Клянешь все на свете и себя — в первую очередь. «Ну зачем, зачем мне такая каторга?!» А взошли, оглянулись — и вокруг тишина… Никакой суеты. И чем больше было мучений, тем больше распирает от гордости… Вот она — невесомость-то! Мы взошли! Мы ее решили. Проблему. Мы — первые! И это превосходно! Если хотите знать, это даже ве-ли-ко-леп-но!
Пауза.
У меня идея. В моем кабинете в шкафу налево стоит шампанское. Виктор, вот вам ключи и тащите все, сколько сможете. И фужеры не забудьте! Маша, а вы приведите Реброва. И вообще всех, кого найдете! А вы, Алексей, закажите разговор с Кукушкиным. Скажем, часов на десять вечера. Ну — быстро!
Алексей, Виктор и Маша поспешно выходят. Остаются Лавров и Максим.
М а к с и м. Евгений Дмитриевич… Я понимаю, что это совсем невпопад… Не в дуду, как говорится… Ну, вразрез, не к месту… Перпендикулярно всему, если хотите… Но я должен это сделать сейчас… Вот… (Вынимает сложенный лист бумаги и подает Лаврову.)
Л а в р о в. Ну-ну, любопытно. (Ищет очки, надевает их.) Что тут? (Разворачивает бумагу.)
М а к с и м. Заявление об уходе. Подаю в отставку.
Лавров растерянно смотрит на Максима, а затем долго читает бумагу.
Л а в р о в. Максим… Это вы сгоряча… Одумайтесь…
М а к с и м. Нет, у меня было время подумать, дорогой Евгений Дмитриевич… Наш дорогой шеф… Наш дорогой Лавр… Это бесповоротно.
Л а в р о в. Я бы на вашем месте поступил иначе.
М а к с и м. Я бы на вашем — тоже. (Уходит.)
Конец
1975
ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ
Пьеса в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч.
И г о р ь М и х а й л о в и ч.
Л ю б о в ь С е р г е е в н а.
Время действия — наши дни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
На сцене слева буква «М» московского метро. Справа — памятник Пушкину, что стоит в Симферополе. Но эти символы Москвы и крымского города могут отсутствовать, если удастся обойтись без них.
На авансцене — садовая скамейка.
Появляется элегантный, седой и моложавый мужчина — Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч с письмом в руке.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч (зрителям). Я адвокат. За долгие годы я распутал немало жизненных узлов. И, клянусь, всегда искал только справедливости. Но стоило простой житейской истории коснуться меня самого — да что там коснуться, прокатиться по мне, я один из ее участников, — и я беспомощен. Перечитываю это письмо и не знаю — что ответить? Надо ли отвечать? Что двигало мною с самого начала? Боязнь одиночества? Поздняя любовь?.. Остаток любви, так и не израсходованный за всю мою жизнь? Или вечное стремление к юности, даже ценой того, что готов продать свою душу дьяволу? Свою душу?.. Если бы только свою… А началось все так. Летом прошлого года, проездом в Мисхор, я сделал остановку в Симферополе. И отправился погулять по городу, к которому издавна отношусь с симпатией. Многое изменилось. Появился памятник Пушкину. Не знаю почему, но этот памятник, может, именно своей сдержанностью — Пушкин попросту сидит в кресле, опустив левую руку и оперев правую на ногу, — сразу пришелся мне по душе, и я сел неподалеку. (Садится на скамейку.) Что за нетленный феномен! Время идет, и не стареет созданное им. Наоборот, становится все более современным. И нужным. И это в наше-то время, когда всему хотят найти материальный смысл… Не успел я, однако, присесть, как вижу — приближается мой московский знакомый. Зовут его Игорем Михайловичем, но я — Игорем. Обаятельный малый, и хотя значительно моложе меня, но опытный адвокат, ничего не скажешь.
Появляется И г о р ь.
И г о р ь. Кого я вижу? Дмитрий Николаевич! Какими судьбами?
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Проездом в Мисхор. А вы?
И г о р ь (садится рядом). Веду тут дело одного безнадежного проходимца.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Это вы по молодости — о безнадежности.
И г о р ь. Клейма на нем негде ставить.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Ну, клеймо поставить дело нехитрое. Вот смыть…
И г о р ь. А вам удается?
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Иногда.
И г о р ь. Вы мэтр. Адвокат с именем. На вас работает репутация.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Сначала мы работаем на репутацию. Потом она на нас. Но, по совести, безнадежные люди мне почти не встречались.
И г о р ь. Это вы судье и прокурору расскажите.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Я вам говорю.
И г о р ь. Что же, в принципе, я понимаю. Иначе как же строить защиту? Но…
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Вот «но» тут лишнее.
И г о р ь. Вы известный идеалист. А мы грешные…
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Все грешные. (Указывает на памятник.) А уж он-то…
И г о р ь. Пушкин?
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Именно. Однако, прикоснувшись к нему, мы почему-то узнаем, что мы не только грешные, но даже, чем черт не шутит, великодушные, смелые, честные.
И г о р ь. Вы, значит, пришли сюда, так сказать, прикоснуться?
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. С риском выглядеть в ваших глазах смешным — да.
И г о р ь (кивая на памятник). Что же, прикасайтесь. Не буду мешать.
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Вы-то как раз не помешаете. А вот сюда идут экскурсанты, вот они…
И г о р ь (глядя за сцену). Но экскурсовод-то, экскурсовод… Обратите внимание. Красотка!
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч (зрителям). Она действительно была привлекательна. И еще — отличный московский говор. А текст… Ни одной банальности. Ничего казенного. Она толково рассказала о недолгом пребывании Пушкина в Симферополе и очень естественно прочла его стихи.
И г о р ь. Это же надо, какой экземпляр в провинции!
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч. Прелестна.
Справа входит гид — Л ю б а.
Л ю б а (экскурсантам, за сцену, продолжает). Как известно, Пушкин был выслан из Петербурга в двадцатом году. Как раз перед этим он закончил поэму «Руслан и Людмила», которую начали печатать уже без него. Кстати, пролог «У лукоморья дуб зеленый» был приписан позднее, ко второму изданию поэмы в двадцать восьмом году. Пробыв в Крыму всего три недели, Пушкин проследовал к главному месту своей ссылки — Кишиневу. Но как ни кратко было пребывание поэта здесь и хотя проезжал он через Бахчисарай совсем больным, а все же написал потом о Крыме: «Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание посетить эти места, оставленные с таким равнодушием? Или воспоминание — самая сильная способность души нашей и им очаровано все, что подвластно ему?»
Д м и т р и й Н и к о л а е в и ч (как бы себе). «Или воспоминание — самая сильная способность души нашей?..»
