А то и убить меня. Вы понимаете, что я пытаюсь сказать?
– Думаю, да, Мэг.
– Недди, я плясала со скальпами вместе с ними.
– А разве у вас был выбор, Мэг?
– И более того, – сказала она. – Я стала идентифицировать себя с ними, я увлеклась празднованием победы. Мне это нравилось.
– Так что, останемся здесь? – пошутил я.
– А вы думаете, у нас есть выбор, Недди? – спросила Маргарет совершенно серьезно. – Они не дадут нам уйти. Вы ведь понимаете это?
– За нами придет экспедиция, Мэг, – с казал я. – В от увидите.
– Ох, Христа ради, Нед! – в оскликнула Маргарет. – Вы пытаетесь меня утешить или и вправду так наивны? Вы сами видели, что случилось с Каррильо, и вы полагаете, что эти люди намерены сидеть здесь, дожидаясь, когда явятся мексиканские солдаты, и потом, как положено, передать нас победителям?
– А вы как думаете, что произойдет?
– Я думаю, Индио Хуан снова перебьет их… и снова, – сказала она. – Я думаю, что будет убит каждый мексиканец и каждый гринго, который попробует сюда сунуться. Если попробует. А тем временем Чарли уведет свое племя еще куда-нибудь, дальше к югу и в горы. У него есть и другие поселки, еще более отдаленные и неприступные, чем этот. А главное, они возьмут меня с собой. Я – пленница, я теперь их собственность.
– Я же вернулся за вами, Мэг? – спросил ее я. – Как и обещал. Тем или иным способом я этого не допущу.
8 июля 1932 года
Я в поселке уже больше недели. Может быть, это затишье перед бурей, но мы живем тихо и мирно. Индио Хуан где-то пропадает, ушел еще до моего приезда. Его разведчики доносят, что экспедиция не выступила из лагеря. Видимо, не желая больше рисковать людьми, Каррильо разрабатывает новый план. А может быть, сезон дождей не дает им выступить, потому что в такую погоду двигаться по горам очень трудно.
Из-за ливней многие бросили свои вигвамы, которые все время заливает, и перебрались жить в пещеры, их над долиной множество. С точки зрения современных удобств, это суровые жилища, но в них тепло, сухо и даже уютно. Жизнь среди этих людей напоминает мне нескончаемый летний поход, и это иной раз весьма соблазнительно, особенно для молодого парня, насильно вынутого из цивилизованного мира. Ребенком в Чикаго я прочитывал от корки до корки все книжки о Старом Западе, которые только мог раздобыть. Я читал об индейцах, о трапперах и горцах и мечтал вести такую жизнь. Но я и вообразить не мог…
По большей части эти люди со мной осторожно-приветливы, хотя, похоже, не совсем понимают, как ко мне следует относиться. Хотя для них брать жен или мужей из других племен или рас – обычное дело, но взрослый белоглазый, разгуливающий по их поселку в качестве «мужа» одной из молодых женщин, – такого еще не было. Я снова начал снимать, «позаимствовав» несколько кассет пленки еще в лагере экспедиции у Большого Уэйда. Это очень утешает, и, думаю, мне удастся сделать здесь отличные фотографии. О том, что говорит Маргарет, я не тревожусь, разве не говорил Конфуций: «одна картинка лучше тысячи слов»? Однако, когда я указал на это Маргарет, она ответила:
– Да, но разве Франц Кафка не сказал: «Ничто так не обманывает, как фотография»?
Чарли и Джозеф вернулись в поселок через два дня после нашего с девочкой приезда. Старик поспешил ко мне.
– Как там мой внук? – первым делом спросил он.
– Прекрасно, – ответил я. – Где вы были?
– Водил Чарли посмотреть на мексиканских солдат и белоглазых из экспедиции, – ответил он.
– Вы туда ходили? – удивился я. – Зачем?
– Чтобы Чарли увидел, как их много.
– Вы сказали ему, что он должен сдаться?
– Сказал, чтобы он забрал своих и спрятался.
– Так вот чего вы хотели, Джозеф, много лет назад? – спросил я. – А вовсе не покориться?
– Для меня уже слишком поздно, – ответил старик.
– Для Чарли тоже поздно.
– А что вы хотите, чтобы он сделал? – спросил Джозеф. – Вернулся в мир белоглазых? Они его в цирк отправят.
– На дворе двадцатый век, Джозеф, – возразил я. – Это мир белоглазых, и диким индейцам больше нет в нем места.
– Это так, – с огласился Джозеф. Затем вытянул руку и широким жестом обвел окрестности. – Но здесь не мир белоглазых.
– Кому, как не вам, знать это, старик, – не согласился я. – Мир белоглазых теперь везде. Даже здесь.
С тех пор как мы приехали, девочка показывает мне свои родные края. На эти вылазки по окрестностям поселка мы обычно отправляемся пешком, и я беру с собой камеру. Мула седлаем, только если собираемся очень далеко. Как правило, мы стараемся вернуться до послеполуденных дождей, но, если не успеваем, у нее на примете всегда имеется какая-нибудь пещера, где можно укрыться. Иногда мы даже остаемся там на ночь. Мы похожи на детей, охваченных жаждой познавать новое. Непонятно, как, но нам удалось вызвать к жизни и сохранить в себе в те дни эти детские невинность и любопытство. Мы ухитрились создать свой собственный мир и никому не позволяем портить, разрушать его. И в то же время мы оба знаем, что этого мира вне нас не существует.
Я никогда особенно не верил в знамения и приметы, но апачи – ужасно суеверные люди. Вчера, во время очередной нашей вылазки, случилось кое-что очень неприятное, и это потрясло мою девочку до глубины души.
Мы потеряли чувство времени и брели пешком много часов, уйдя далеко от поселка. В горах начали собираться грозовые тучи, но пока мы не увидели первых вспышек молний и не услышали первых раскатов грома, мы не понимали, что забрались слишком далеко и не успеем вернуться до дождя. Но тут повсюду полно пещер, и, как всегда, нам не стоило большого труда найти укрытие.
Разумеется, поскольку пещерами пользуются не только люди, но и разные звери, в том числе пумы и медведи, мы всегда тщательно обследуем их, прежде чем войти внутрь. На наши вылазки мы берем сыромятный мешок со всем, что нужно для разведения огня – можжевеловую палочку длиной и толщиной с карандаш, дощечки, пропитанные сотолом [52], для розжига и пучок травы, который используют как трут. Я не так хорошо умею делать это, как девочка; мне обычно приходится долго вертеть палочку, а вот для нее добыть огонь – дело нескольких минут. Когда дрова разгорятся, мы обматываем длинную палку просмоленной тряпкой, и получается факел. Чтобы миновать узкий вход в пещеру, пришлось согнуться в три погибели, зато внутри
