— Не-е! Пусть хоть голиком канает урод, лишь бы на выпивон отстегнул, — достала из банки соленый огурец, захрустела им. И предложила:
— Давай по махонькой! — подставила свой стакан. И выдохнув, заметила:
— А ведь полегчало, что ни говори, башка уж не парит и не гудит. Если б не похмелка, до вечера не дотянула.
— А я вчера домой на рогах приполз. Меня старик Поликарпыч угостил. Я у него с балкона весь хлам вытащил и сбросил в машину, какая мусоропровод выгребает. Поверишь, почти полный кузов нагрузил. Ну, дед на бутылку раскололся. Я и тому рад, а баба как отворила шайку! Как завоняла! Вроде хуже меня во всем свете нет. Грозила с квартиры выпихнуть. Я ей по локоть отмерил. Мол, такой же хозяин, как и ты. Будешь кобениться, саму выкину. А взамен семнастку приведу. Ух, как завопила! Уж я и кобель, и прохвост! А ведь за всю жизнь ни разу ей не изменил. Все от того, что не кобель, просто люблю выпить.
— А кто не любит? Да нету таких на свете. Я по телику видела, что даже негры в Африке нашу водку любят. Во! Куда она добралась! Так ежли черные ее оценили, как нам свою не лить? Да без ней жизни на земле не станет! Верно, говорю? — допила водку до дна.
— Вот ежли б всякому человеку давали бы с утра по пузырю нашенской, народ про болячки позабыл. Хворать разучились бы.
— То верно! Болеть было б некому и некогда. Вона я вчера наклевалась браги, весь день как воду пила. Ну кому от того худо? Спала, что убитая! Так возник с работы мой козел, давай меня дергать. Где ужин, почему в квартире бардак, постирай ему рубаху, носки и трусы. Я и прозвенела, а что у самого руки в жопе? Берись и сделай! Не велик барин. А он базарит:
— Тогда ты тут, зачем завалялась? И давай меня жучить по всем кочкам. Я и не выдержала, сколько фузить можно? Покатила на него полным паровозом, оторвалась от души. Он кипел весь. Сорвался, когда достала по рылу.
— Кого? — не понял Вениамин.
— Понятно его!
— Ну, это ты круто отмочила! Он же урыть тебя мог. У Федьки руки и кулаки каменные. О том все базлают. То-то гляжу у тебя рожа толще жопы стала. Видать, удачно на кулак поддел. Во, змей! Не поглядел, что родная баба! Все они полудурки! И моя такая! Ну, это ж надо! Сапоги с меня сорвала, чуть ли не с ногами из жопы вырвала. И давай меня ими колотить по башке, по спине, по харе! А они не мытые, тяжелые. Я только под койкой от ней спрятался. Иначе до смерти забила бы, дура малахольная. Утром встал, весь как есть в синяках и шишках. От макушки до пяток уделала. Даже уши опухли. Нет, никто нас не понимает и не жалеет, — скульнул мужик жалобно.
— Это точно. И не любят, гады, — согласилась Ленка.
— Другие колятся, таскаются, дерутся, мы же тише воды, никого сами не заденем.
— Зато нас достают! — мрачно заметила Ленка и, вспомнив угрозу мужа, вдруг испугалась:
— Ладно, Венька! Похмелились и будет. Надо в квартире прибрать, да жрать приготовить. А то вернется мой козел, всю подхвостницу ощиплет. Да еще при мамке испозорит, как последнее говно. А она ему верит.
— Нешто Федька с Прасковьей корефанит? — округлились от удивления глаза соседа.
— Еще как! Он для ней сын, родней меня, — призналась баба, убирая со стола.
— И вступиться за тебя, бедную, некому, — посочувствовал мужик, уходя.
Ленка взялась убирать в квартире. К обеду кое-как управилась. Потом к плите встала. Провозилась долго; почти до вечера. Там и о себе вспомнила. Покуда помылась, переоделась, время и вовсе прошло, вот-вот Федька с работы вернется. Баба намазала лицо кремом, спрятав под ним синяки. Заметила, что опухоль с лица почти спала. Ленка уже легче шевелилась.
Она враз увидела машину мужа, въехавшую во двор. Федька сразу глянул на окна своей квартиры, приметил жену. Достал из кабины сумку с продуктами, заспешил домой. И только подошел к бабе, тут же отпрянул и сказал зло:
— Опять бухала! Я же предупреждал!
— Ни в зуб ногой, ни в одном глазу! Я даже макового зернышка в роте не держала! — клялась баба.
— Я тебе дам маковое зерно! Башку сверну мигом. Только этого мне не хватало! И не отпирайся, ты нынче уже похмелилась! Я по запаху чую! Небось с Венькой бухали? Когда уж захлебнетесь, алкаши проклятые? Баба хуже мужиков!
— Да не пила я! Ни единого глотка не сделала! И чего взъелся?
— Не лепи из меня придурка!
— Тверезая я! Вся как есть устала. Вон сколько делов переделала. Чего наезжаешь? — защищалась баба.
— А ну, дыхни еще! — потребовал, подойдя к жене вплотную, та медлила.
— Дыхни, стерва! — тряхнул слегка и отошел, крутя головой и матерясь.
— Собирайся живо! Чтоб больше тобою не воняло здесь! Не нужна мне алкашка, не хочу канать с тобой под одной крышей! Убирайся вон с моих глаз навсегда! Я тебя предупреждал!
А через пару часов, закинув в кузов машины все Ленкино барахло, повез бабу к матери, жившей на другом конце города.
— Что случилось, сынок? — вышла во двор Прасковья, едва Федька открыл ворота.
— Возьми обратно свою «телку», у меня с нею терпенья нет. Пьет зараза наравне с алкашами! Сколько можно терпеть?
— Мамка! Он так избил меня! И сегодня ни за что прогнал. Я совсем трезвая, а он придрался! Еще грозится убить меня, — обняла мать, та повернулась лицом к Ленке, сморщилась:
— А ведь пила!
— Трезвая я совсем! В рот не брала!
— Не бреши! — отвернулась Прасковья и взялась помогать зятю разгружать машину.
— Что с нею делать ума не приложу! Уж и взаперти держала неделями, чтоб отвыкла, розгами секла дуру, вожжами била, все без проку. Стоит ей из дома выйти тут же напьется, окаянная! Думала, хоть ты ее в руки возьмешь, ан тоже не получилось, — обхватила руками голову, заголосила.
Федька заторопился вернуться к себе и тут же выскочил во двор, даже не оглянувшись на Ленку, та уже разбирала узлы, рассовывала вещи в шкаф, комод, в сундук, на полки. Она не утешала Прасковью.
Федька тоже не переживал. Брак с Ленкой был не первым. Он уже был женат однажды. Пять лет прожил с бабой. Она родила сына. Казалось бы, чего не хватало бабе? Жила не работая, ни о чем не заботилась.
Федька хорошо обеспечивал семью. Никто ни в чем не нуждался. Сам Бурьян работал как вол, один за всех упирался. Люди удивлялись и завидовали втихомолку.
Они никогда не ругались. А расстались за один день. Вспомнила баба бывших кавалеров, да и ляпнула с дури, мол, как мужики они были куда как лучше Федьки. С ними ночи кострами казались. Конечно, не предполагала жестких последствий. А мужик долго не раздумывал, схватил ее, в чем стояла, да и выкинул за дверь. Через пару дней барахло привез. Ни говорить, ни мириться не стал, сам подал на развод. А потом почти три года жил один.
Может Федька никогда бы не женился. Да случай подвернулся корявый. Попросили соседи подвезти старикам в деревню уголь. И добавили, мол, замерзают родители. На дворе стужа лютая. А в избе вода в ведрах промерзает до дна. К утру и под одеялом не улежать. Ноги в сосульки замерзают. Ну, как тут откажешь? Согласился без уговоров.
