сегодня после боя… признаться, к такому Нейтан оказался совершенно не готов.
Он коснулся ранок на плече и те отозвались легкой болью. Приятной болью, которую хотелось и в тоже время страшно было испытать вновь. Вдруг к укусам можно пристраститься, словно к дурманящим зельям, лишиться воли и разума? Вдруг к ним можно пристрастится настолько сильно, что ему уже никогда не захочется покинуть Забраг и Тилшарг? Нейтану случалось видеть в портовых кабаках и борделях, куда их с приятелями иногда заносило поразвлечься, несчастных, готовых на любое безумство и даже преступление ради новой порции дурмана. Слышал он и о тех, кто находил удовольствие и прелесть в укусах вампиров из Некрополии. Поговаривали, будто глоток крови, выпитый вампиршей или вампиром во время соития, способен свести с ума. Сам Нейтан никогда не хотел попробовать нечто подобное, а теперь…
«Но в конце-то концов, — подумал он, подложив руки под затылок и глядя в потолок, — о чем я переживаю? Живущие в Забраге гзартмы выглядят счастливыми, довольными — и я начинаю понимать почему. Огры сперва пугают, но в них действительно есть нечто особенное, экзотическое, даже возбуждающее… Да и отец всегда говорил, что жену следует выбирать не за красоту, что внешность женщины не столь важна, как ее приданое, нрав, умение угодить мужу и распоряжаться деньгами. Вряд ли, конечно, он при этом представлял себе кого-то вроде Тилшарг, но теперь я, наконец, готов признать: в его словах и в самом деле был смысл. Уж ее нрав-то меня точно устраивает более чем, тут с ней ни одна из прежних моих любовниц не сравнится! И чувство юмора у нас сходное. Да и умение “угождать”, хотя отец и в этом вопросе явно совсем другое имел ввиду…»
Нейтан невесело улыбнулся. Сказал бы ему кто-то еще месяц назад, что его будет волновать не судьба Ондола и заговор против всемогущего полководца Дарина, заговор, в котором он столь опрометчиво решил принять участие, воображая себя спасителем отечества, попавшего в руки тирана и деспота! Сказал бы кто-то, что он вместо этого, позабыв обо всем, станет всерьез размышлять над тем, как наилучшим образом выстроить взаимоотношениями с одной из тех, кого в их мире считали чудовищами! Разве поверил бы он в такое?
Для Нейтана — прежнего Нейтана — не было ничего особенного, удивительного или предосудительного в том, что Тилшарг окружает его заботой и вниманием, осыпает подарками. Там, в своем мире, он, потомок одного из древнейших родов Доминиона, даже если бы был абсолютно нищим, мог сочетаться браком с дочерью самого знатного дома, получив за кровь, которую передаст детям, положение, богатство и почет. Он и в самом деле являлся одним из вероятных кандидатов в супруги королеве Лурии Флоре, чем втайне очень гордился. Хорошо, что Паоло не был сведущ в генеалогии знатных семейств Ондола, а то наверняка не преминул бы ткнуть в самое больное место, как сделал он сам. Ханет, скорее всего, был прав: Паоло вел себя тогда подобным образом потому что злился, был напуган и, скорее всего, очень несчастен… подобно самому Нейтану. Может быть, Паоло сразу вызвал в нем неприязнь, потому что он увидел в нем искаженное отражение самого себя?..
Однако, какие бы причины не привели их в Огровы Копи, здесь все оказались в равном положении — и совсем не в том, к которому привыкли. Он, Нейтан Пелирейд, урожденный Свитграсс, пришел сюда нищим. Он мог предложить Тилшарг лишь себя самого. Не такая уж великая ценность, если задуматься. Тилшарг готова дать ему все, что у нее есть, бросить к его ногам весь свой мир, а что может предложить взамен он? Когда Ханет узнает, что все их предположения о том, для чего огры покупают людей, правда, наверняка заявит, что жить за счет любовницы мужчине не пристало и… честно говоря, будет абсолютно прав, демоны бы его забрали! Вот только знать бы, чем и как он может отплатить Тилшарг за ее доброту? Идти ему некуда, да и нельзя, ведь у Табирнии есть договор о выдаче государственных преступников со всеми королевствами.
«Тебе повезло, что ты выжил, повезло, что повстречал Тилшарг, — уже в который раз напомнил себе Нейтан. — И если она считает, что ей тоже повезло с тобой, относится к тебе не как к слуге или рабу, то это прекрасно. Выкинь из головы Ханета с его примитивной моралью! Он — хороший, конечно, парень, но на его острове жизнь проста и незамысловата, а твоя — полна интриг и тайн. Посмотрел бы я, как бы он выкручивался, окажись в таком переплете! Так что, наберись терпения. Поживешь здесь год или два, а там…»
Его размышления прервала сама Тилшарг, неожиданно появившаяся на пороге спальни.
— Мы никуда не идем, ужин у мэра переносится, — сообщила огра.
— Это из-за произошедшего на Арене? — Нейтан жестом предложил ей присесть рядом, решив, что, должно быть, случилось что-то особенное, ведь прежде Тилшарг не заходила к нему в спальню.
Тодда, проскользнувший в дверь вслед за госпожой и спрятавшийся в уголке комнаты, чтобы не мешать разговору, настороженно поднял уши. Если атир Тилшарг снова вздумает кусаться, придется напомнить ей, что на сегодня хватит. Разве можно так с непривычным гзартмой?
— Дело Вадраг приобрело достаточно… вернее, еще более неприятный, чем прежде, оборот, — пояснила Тилшарг, старательно подбирая слова. — Видишь ли, Нейтан, не знаю, как и… Ты только, пожалуйста, не волнуйся, хорошо? Дело в том, что в доме Вадраг нашли труп, — Тилшарг села, наконец, на край кровати, явно маловатой для нее, и горестно добавила: — Это было убийство, можешь представить?
— Убийство? — ахнул Тодда.
Нейтан поднял брови. Судя по всему, убийство здесь было происшествием небывалым. Не то чтобы в Табирнии резали друг-друга направо и налево, нет, но… Воры убивали ради денег. Знатные люди — ради власти. Королевская инквизиция — ради высших идей и служения богам. Нейтану это не казалось неправильным или отвратительным: убийства являлись такой же частью жизни, как рождение детей, болезни или смерть от старости. Даже казнь заговорщиков он воспринял, как должное, ведь они проиграли и должны были заплатить.
— Кого же убили?
— Нэггу, слугу аргх-гзартмы Вадраг Лавины. Видимо, Салилэт расправился с ним… Одной Удре известно почему.
— Нэггу? — тихо повторил Тодда. Он выбрался из своего угла и теперь стоял, растеряно теребя полу куртки. — Нэггу знал я. На одном курсе учились мы. Хорошим был он. За атэл Салилэтом куда угодно последовал бы. Один не побоялся к нему на службу поступить он. Зачем же… убивать
