она. Он постарался сказать это с улыбкой, которая так нравилась его спутнице. «Верит ли она в то, что я говорю?» — подумал он. «Ты знаешь, что я верю тебе!..» — неожиданно ответила она на не произнесенный им вопрос.
И тогда он понял, как хорошо ему с этой странной женщиной. Он подвез ее к дому, они поднялись к ней, и он не мог не выпить предложенный кофе, так же неумело сваренный, как утром.
Человек признался, что он впервые за всю свою, впрочем, ничем не примечательную жизнь вот так вошел в квартиру женщины.
К вечеру человек припарковал машину к тротуару, рядом со своим домом. Он не торопился выходить. Его руки тяжело лежали на баранке. Он почувствовал физическую усталость, почувствовал, как в коленях появилась какая-то отвратительная слабость, он вспомнил, как бросил снятое с пальца обручальное кольцо — там, в комнате той женщины, он бросил его за шкаф… Он встряхнул головой, отгоняя только что возникшее видение, вышел из машины и направился к подъезду, яростно повторяя адрес женщины.
Тоскливый декабрьский дождь рассеянно моросил в тусклых огнях витрин.
Перевела Людмила Шикина.
Кирилл Ганев
ГОРЬКО!
I
Той осенью я вернулся из армии и искал себе девушку. Бывшие одноклассницы, которых встречал на улице, катили детские коляски. Мы здоровались, смущенные и удивленные, и расходились с чувством легкой досады.
Девушка из техникума, с которой я встречался четыре года до армии, вышла замуж в другой город, и я ничего не знал о ней. В последний раз видел ее из окна автобуса, увозившего меня в часть. Заплаканная, с горящими, как пион, щеками, она стояла между моим отцом и матерью, становясь по мере движения автобуса все меньше и меньше, дальше и дальше…
На похоронах отца ее уж не было, она ушла из моей жизни так же случайно, как появилась когда-то в нашем классе, куда уже не вернешься.
Эта осень выдалась дождливая, главная улица пустела в часы сумерек, и только рекламы кафе отражались в асфальте, радуя глаз.
Кафе «Космос», где я раньше часто сиживал, находилось в конце улицы. Бывало, летом, до ухода в армию, мы приходили сюда, в летний садик, под своды акации, садились под тентами, расставленными во всю длину тротуара.
Мы были откровенны, меж ребят существовало понимание и доверие, и наши вечера проходили приятно. У нас был свой угол, и, когда погода портилась, мы забирались внутрь. Официантки принимали нас, насколько позволялось, как старых друзей, и мы платили им тем же. Это были молодые девушки, стажерки, и улыбки для них значили больше, чем наши чаевые. Как и для нас.
В тот вечер асфальт был золотист и мокр. Тенты свернуты, столики не покрыты, а стулья убраны. Дождь кончился, и умытые стекла «Космоса» смотрели празднично. За белыми занавесками, горшками с пушистой зеленью виднелся бар: зеркало, то вспыхивающее отражениями синих, белых, зеленых и красных глобусов, то отсвечивающее пластиком стойки.
Большинство ребят, с которыми я бывал тут до армии, этой осенью уехали, отправились в свои первые студенческие отряды, и я чувствовал себя покинутым и одиноким в нашем кафе. Официантки тоже изменились, стали нервные, издерганные, и одной улыбки было уже вовсе недостаточно, чтобы тебя обслуживали вовремя.
Незнакомые парни и девушки сидели на наших местах. В углу у окошка расположился диск-жокей, а самым ходовым танцем был теперь кон-фу.
Я устроился за столиком и стал наблюдать за двумя девчонками, которые танцевали там, где раньше сидели мы. Обе были в джинсах: ударяясь сначала задницами, потом плечами, они подпрыгивали, и это называлось танец. Ничего не зная о его происхождении, легко представить себе дикарей с тимпанами, скачущих в кругу.
Девушки уморились и сели. Одна из них, маленькая, полная, обмахивалась, как веером, листочком счета. Другая откинула голову, стряхнула волосы со лба и вздохнула. У нее были ярко-красные губы, черные волосы, а в ушах серьги, дрожа, рассыпали золотые отблески. Она была сильно накрашена, смотрела огромными, темными, миндалевидными глазами. Их блеск тревожил меня: как молнии в ночном небе, сверкали в них огненные язычки.
Я разглядывал брюнетку и не мог оторваться. Передо мной стояла уже вторая бутылка, я набирался упрямства и нахальства. Она смеялась, весело разговаривая с приятельницей. Похожа на куклу, однако прекрасна, как живая кукла. До меня, в промежутках, когда отдыхали усилители, доносились отдельные слова: «Хорошо было, дорогуша; вот увидишь, дорогуша; я же говорю тебе, дорогуша».
Первой на меня обратила внимание подруга, которая сказала, коснувшись локтя брюнетки: «Погляди-ка, как он набрался, дорогуша. Того гляди, тебя съест». Обе открыто уставились на меня, но мне это не было неприятно. Напротив, я был доволен, хотя несколько смутился.
Брюнетка подозвала официантку и долго шептала ей что-то на ухо. Официантка была молодая, длинными пальцами она крутила шариковую ручку. Потом, подняв голову, посмотрела на меня, засмеялась и понимающе кивнула. Взяв поднос, она, проходя мимо меня, вздохнула.
«Эге, мальчик, тебе, кажется, светит!» — сказал я себе. Но вместо радости почувствовал, как что-то сжало мне горло, словно петля затянулась. Вскоре официантка возникла передо мной и со словами:
— Вас угощают, — поставила стопку водки и томатный сок. Я взглянул на брюнетку, та опустила глаза.
— Спасибо, — сказал я. — Я тронут.
— Было бы за что! — Официантка отошла к девицам, которым поставила то же самое.
Я поднял стакан, в ноздри ударил запах, в глаза туман. Поприветствовав брюнетку, показывая, за кого пью, я отхлебнул. Девушка улыбнулась, сверкнув зубами.
Набравшись смелости, я встал и со стопкой в руке подошел к их кабинке.
— Очень, девушки, мило с вашей стороны, — сказал я. — Благодарю.
— Не стоит, — ответила брюнетка. — Мне показалось просто, что вам скучно.
— Я тронут. Просто очарован, девочки.
— Не стоит, дорогуша, — сказала подруга.
— Вы бы не составили мне компанию сегодня вечером? — спросил я.
— Куда собираетесь?
— Поужинать в «Золотом якоре». Там у меня приятель играет. Уговорил пойти. (Не было у меня никакого приятеля-музыканта.)
— Очень любезно с вашей стороны, но мы заняты, — сказала подруга. — Ждем.
— Жаль.
— А я пойду с вами, — неожиданно решила черноволосая. — Хотите?
Я взглянул на нее, чтобы понять, шутит она или нет и чего ей надо от меня. Наклонив голову, она ждала ответа на свой вопрос. Сама скромность, сама чистота, сама робкая нежность.
— Еще бы я не хотел! Прошу вас!
Так мы познакомились с Магдаленой.
Ужин заканчивался. Она мне рассказывала о прежней любви, о моряке, который ее
