такого тоже не знаю, — довольно однобоко отозвался Декхан, поперхал привычно: — Кхе-кхе-кхе.
Внизу было не то чтобы тепло, а, пожалуй, жарко — крупный пот выступил на лицах. И зелено, как зелено бывает только весною или ранним летом. Густо кустилась картошка на небольшом огородике, вскопанном на берегу звонкой мелкой речки, совсем не похожей на те ревущие чудища, что мы встретили по дороге сюда. Неужто эта река бывает способна погубить людей и на берегу ее находится кладбище, где похоронены те, кто погиб при переправе? Едва мы подъехали к огородику, как из грядки выскочили два жирных зайца, драпанули прочь по берегу в кусты. Видно, прав Декхан — длинноухих тут действительно не счесть.
— Во шакалы! — выругался Декхан. — Огород весь целиком слопать могут. Капканы ставить надо. — Лошадь тряхнула Декхана, и он прикусил язык.
Алтын-Мазар был небольшим аилом — всего несколько низеньких кибиток. Кибитки обнесены глиняными заборами с обкрошившимся верхним срезом; зимой и осенью тут дуют такие ветры, что не только заборы, а и сами кибитки валят ниц, плющат их, будто сыр, сдирают крыши, словно спички, переламывают коротенькие торчки труб, ветры воют, плюются льдом и снегом, сшибают с ног людей — разбойные они, добра от них не жди.
Но сейчас ничего этого не было. Стояло лето. Благодать, тишь, птичье песнопение, у каждой кибитки готовно распахнуты двери — входи, путник, дорогим гостем будешь. И густой мясной дух над всем этим витает, что для голодного человека куда лучше запаха самых расчудесных райских цветов.
— Кхе-кхе, хорошую встречу готовят, — подал голос Декхан.
Гидрометеостанция, на которую мы ехали, была также обнесена забором, только в отличие от кибиток — проволочным. За переплетением железного сита виднелись ветряки, закрепленные растяжками, чтобы их не покурочил, не завалил ветер, какие-то маленькие будочки с ребристыми боками, железные ящики, вкопанные в землю.
Заправляли здешним метеохозяйством москвичи Леша и Галя Корнеевы. Леша — высокий, худой, застенчивый и робкий, словно восьмиклассник, влюбленный в свою учительницу, голубоглазый, с хорошо выскобленными щеками и по-мальчишески облупленным от загара носом. Галя в противоположность Леше была громкоголосой насмешливой толстухой, ведущей жизнь на хорошей скорости — она все делала бегом. И картошку чистила бегом, и супы варила, и показания приборов снимала, и белье в здешней звонкой речке стирала, и сына Петьку воспитывала — все бегом и бегом, иного определения не подберешь. Была Галя роста низенького («Мужу дешевле малорослую жену содержать, ткани на наряды меньше уходит, а уж когда речь о шубе заводим, то что там ни говори, а две сотни рублей как пить дать экономим, в семейном кармане денежки остаются»), косы носила длинные, достающие до каблуков стоптанных мужских бареток — обуви в условиях горного аила самой наилучшей, ибо тут в туфлях на высоком модном каблуке и двух шагов не сделаешь.
Лицо у нее было по-крестьянски красивым, смуглым, с ямочками на щеках.
Четырехлетний сын Корнеевых Петька рос весьма голосистым и проворным пацаном, успешно гоняющим палкой по единственной улочке аила петухов и зайцев.
Леша работал начальником гидрометеостанции, Галя — техником, любимец семьи Петька считался у них младшим научным сотрудником.
Жилых кибиток в некогда многолюдном и славном Алтын-Мазаре было четыре; в одной жили сами Корнеевы, во второй — караванщик Моркомыл, отвечающий за заброску провианта и грузов на гидрометеостанцию, еще в тридцатых годах установленную на леднике Федченко, в двух других, расположенных на окраине аила, почти слипшихся в единое целое, — отец Декхана и охотник Кадам Кудайназаров. Было еще несколько кибиток нежилых. Вот и весь аил.
— Ну как доехали? Живы? — спросил нас Леша, едва мы сползли с коней.
Перед глазами плавали оранжевые пятна, дымные светлые кольца, то растворяющиеся, то возникающие вновь, низ спины, натертый седлом, саднило. Саму спину невозможно было разогнуть — затекла и омертвела, в ушах трещали, заливались гундосыми шепелявыми голосами кузнечики — то, чего еще совсем недавно не было. Словом, пока не придешь в себя, не до разговоров.
— Ну, добрались — и хорошо, — расценив наше молчание по-своему, добродушно молвил Леша, помял пальцами длинный, с едва приметной раздвоиной подбородок, засиял застенчиво синими глазами. — Тут следом за вами наш техник-настройщик оптики должен приехать. Не слыхали? Интересно, как он доберется. Все ж таки — тропы, реки, камень и лед…
— Техник по имени Вася — он, что ли? — спросил несколько упавшим голосом Саня. Он стоял чуть ли не на четвереньках, согнутый колесом, упершись руками в колени.
— Так точно.
— Большой человек. Специалист, — вздохнул Саня. — Он вам тут покажет, где раки зимуют, Алтын-Мазар собственным храпом запросто разрушит. Храпит, будто из пушки стреляет.
— Он уже бывал у нас, знаем. После него аил пришлось ремонтировать. Мы дорогому гостю специальную кибитку отведем, из нежилых. Бронированную, звуконепроницаемую, не то ведь ремонт — это еще полбеды, от храпа лавина сорваться где-нибудь поблизости может… Не дай бог, Алтын-Мазар накроет.
— Землетрясение еще может быть…
— А нам с Галкой надо еще сына Петьку воспитать, — Леша погладил держащегося за его ногу четырехлетнего отпрыска по голове, — в люди его вывести.
— Как там мой отец? — спросил Декхан. На лице его отразилось напряжение, глаза опутались морщинистой сеточкой ожидания. — Жив?
— Полегчало ему.
— Вот это хорошо, — молвил Декхан.
На площадке появился еще один человек изящный, в узком, сшитом с каким-то, я бы сказал, шиком халате, в бархатной черной тюбетейке, украшенной узором, с худощавым лицом, на котором ярко горели глаза, пронзительно-светлые, льдистые, холодные в своей чистоте, и бородка, аккуратная, тщательно остриженная. Без всяких слов, без предварительных объяснений стало понятно — это охотник Кадам.
Действительно, это был Кадам Кудайназаров. Своей аккуратностью, чистотой и прямотою взгляда, занятием своим (профессионального охотника не каждый день встречаешь), изяществом он невольно вызывал уважение. А Томир-Адам повел себя по-иному: он вдруг сжал глаза в непрощающе-презрительные щелочки, окинул Кадама с головы до ног и отвернулся…
— Ладно, пошли в дом, — вспомнив о своих хозяйских обязанностях, пригласил нас Леша, сделал широкий гостеприимный жест, призывая всех следовать за ним.
Декхан первым пристроился Леше в затылок, хотя ему нужно было сейчас не к начальнику гидрометеостанции на обед идти, а домой, к больному отцу.
Лишь один старик никак не отреагировал на Лешино приглашение. Он снял со своей лошади седло, пуком травы вытер потник, положил его крыльями вверх, чтобы потник проветрился и подсох, расстегнул металлический складыш трензелей, пустил коня немного попастись.
Увидев это, мы с Саней засмущались, повернули назад: как же так, не разнуздали коней, не сняли с них седла, не покормили? Сами в гости двинулись —
