Движение, которым Шибнев и Пионка прижали приклады к плечу, было таким же инстинктивным, как у Труша, а до этого — у Маркова и Почепни. «Я стрелял, стрелял, стрелял и стрелял, — вспоминал Шибнев. — Мне никогда не забыть, как он летел, расставив лапы».
За кратчайший — меньше трех секунд — промежуток времени между появлением тигра и его падением на Труша с воздуха Шибнев и Пионка на пару сделали одиннадцать выстрелов; Труш успел выстрелить дважды. Несмотря на открытый по нему шквальный огонь, тигр всей массой обрушился на Труша; когти выпущены, пасть оскалена. Удар пришелся на правое плечо, выбив из рук ружье. Подмятый под тигриную тушу и обезоруженный, Труш мог только обхватить его руками, вцепиться в густой мех и спрятать лицо на его груди. Он был абсолютно раздавлен: страшной силой зверя, отчаянной пальбой Шибнева и Пионки, невероятной мягкостью меха и стальной твердостью скрывавшихся под ним мускулов. Сцепившись, словно борцы на ринге, человек и зверь рухнули на землю.
Глава 22
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет: лишь вихорь черный
На древо смерти набежит —
И мчится прочь, уже тлетворный.
А. С. Пушкин, Анчар
Все снова стихло: и рычание тигра, и какофония ружейных выстрелов. Легкий южный ветер развеял дым стрельбы, замерзшая полынь и лютики продолжали покачиваться, словно говоря друг другу: все хорошо, все хорошо. Светлый ручей неслышно продолжал свой бег, скрываясь под ледяным панцирем. Только теперь Александр Горборуков заставил себя сделать шаг. Впоследствии он говорил, что это было похоже на кино в замедленном темпе, вмешаться в которое он был бессилен. Шибнев и Пионка подтверждают, что события тех секунд отпечатались в памяти, словно кадры кинохроники, только для них все происходило стремительно. С того момента, как они вышли на поляну, и до прекращения стрельбы прошло меньше минуты.
Первое, что запомнилось Трушу, был чей-то вопрос: «Юрка! Ты живой?!»
Друзья помогли несостоявшемуся покойнику подняться. Он несколько раз охнул, пока вставал, таращил глаза и не мог понять, на каком он свете. Столкнувшись с Трушем, тигр по инерции перевалился через него и теперь бился на снегу в предсмертных конвульсиях. Пионка сделал контрольный выстрел. Тигр был мертв, теперь уже наверняка, а чудом уцелевший Труш ощупывал себя на предмет ранений. Неизвестно, было ли это следствием пережитого шока или примером колоссального хладнокровия, но первым делом, поднявшись и убедившись, что жив, Труш схватился за камеру. «Я велел ребятам стоять на месте и побежал в машину за видеокамерой. Я заснял мертвого тигра и Юрия Пионку возле него; заснял укрытие, из которого тигр напал на меня; я все снял на пленку».
Звуковая дорожка этого уникального видеоматериала вполне могла бы сойти за краткий курс русского мата, который в таком объеме услышишь разве что в тюрьме. Поток ругательств не стихал несколько минут после того, как тигр был повержен, а Труш вернулся к жизни, и мужчины метались по поляне, заново переживая ужасные секунды.
Сначала никто не понял, куда подевалось ружье Труша. «Я все думал, почему он не вцепился мне в шею, — вспоминал Труш. — Для меня это была загадка. А потом я подошел к тигру и понял почему».
Ружье по приклад вошло тигру в глотку. Приклад был весь изгрызен, а газовая трубка, идущая над стволом, треснула. Вот почему тигр обрушился Трушу на правое плечо и вот что спасло его. Оказалось, что граница между жизнью и смертью Труша измерялась миллиметрами и долями секунды, его спасли нечеловеческая — звериная? — интуиция Шибнева и их с Пионкой инстинктивная, молниеносная реакция. Можно смело утверждать, что в сложившихся обстоятельствах только сочетание героизма и самообладания друзей с невероятной мощью огнестрельного оружия могло предрешить подобный финал, способный поразить воображение Ахаба и Одиссея. Но хищник всегда балансирует на лезвии бритвы — тончайшем и смертоносном.
Труш попытался вызвать по рации второй отряд, но это ему не удалось: они еще находились по другую сторону холма. Тогда он поблагодарил свою команду и снял ее на видео возле поверженного тигра, отдельно показав крупным планом его пасть и клыки. Горборуков посмотрел на часы: было 12:35. Даже изрядно отощавший, тигр все равно выглядел внушительно. У него были мощные лапы, великолепные клыки и огромная голова — как сказал Саша Дворник, величиной с ведро. Мех по бокам и спине был бурый с широкими черными полосами, а грудь и живот — белые. Глаза, словно подведенные тушью у внешних уголков, широко (даже по тигриным меркам) расставлены под углом около сорока пяти градусов.
Трушу удалось связаться по рации со Щетининым, и тот распорядился везти тигра прямо в поселок. Щетинин хотел, чтобы люди воочию убедились, что зверь мертв и им больше ничто не угрожает. Даже истощенный тигр весил так много, что они вчетвером с трудом затащили его в кузов грузовика. На обратном пути Шибневу и Пионке пришлось потесниться, потому что тигриная туша заняла все пространство кузова. Труш ехал в кабине с Горборуковым и, хотя вообще-то не курит, попросил у него сигарету. Труш вспоминал: «Протягивая мне пачку, он спросил: ну как, дошло наконец? Я кивнул, и только тогда он заметил, как у меня дрожат руки».
Прошло еще какое-то время, прежде чем Горборуков догадался, что Труш ранен. Белье с начесом и толстая суконная куртка впитали много крови, но в конце концов до Горборукова дошло, что тигриные когти оставили дыры не только на одежде. У Труша были разодраны спина, рука и бедро. На бедре требовалось наложить швы, но в их аптечке не было шовного материала. Только когда они добрались до Соболиного, ему оказали помощь по методу, принятому во время афганской войны (по нему одному можно представить себе, в каких жутких условиях русским приходилось там служить). Края раны стянули так называемой «селедкой» — самодельными металлическими скобками, которые, как правило, вырезались из консервных банок из-под рыбы. Метод простой, хоть и грешит против санитарии: банка режется ножом на небольшие полоски; стянув края раны вместе, полоску сгибают пополам и накладывают на рану, потом зажимают концы. При необходимости повторяют. Труш так и не показался врачу. Рану стерилизовали водкой. Он проходил с «селедками» неделю, а потом сам их снял.
Поговорив с Трушем, Щетинин сразу же связался по рации с группой Лазуренко, а в поселке тем временем Горборуков парковал «урал» на заснеженном пятачке возле колодца. Новость быстро разлетелась, и когда заднюю дверь распахнули, горстка жителей уже стояла полукругом возле грузовика. Пришли и баба Люда, и мать Бурухина Лида, и Зайцев, и Дворник. На фоне голых деревьев и обветшалых домов эти люди выглядели оторванными от времени: точно так же народ собирался когда-то посмотреть на казнь преступника или ведьмы. Пока Щетинин с трубкой в зубах посвящал всех в подробности случившегося, Труш с покореженным ружьем на плече стоял возле двери, помогая жителям пролезать внутрь и наружу. Некоторые благодарили и поздравляли его, другие просто глазели.
Пионка и Шибнев по-прежнему сидели в грузовике, а возле их ног еще не успевший остыть тигр истекал кровью. На фоне его огромных лап их сапоги казались крошечными. Тигры вообще издают резкий запах, а от этого так и разило мускусом и спермой. В тесном кузове повисло тяжелое амбре от старых гноящихся ран и свежей крови тигра, а также давно не мытого человеческого тела. Люди по очереди залезали в грузовик, чтобы взглянуть на убитого зверя, и это неуловимо напоминало вечную вереницу в мавзолее Ленина. Только к вождю коммунизма прикасаться нельзя, а вот к тигру — запросто, и поэтому его трогали, пинали, матерились, плевали. Хотя некоторые просто безучастно смотрели, не подходя вплотную. Многие впервые видели тигра так близко и были поражены его размером. «Он был такой огромный и такой красивый, — сказала Ирина Пешкова, жена газовщика. — Он лежал на полу, и мне было так жаль — не двоих погибших, а тигра. Думаю, они сделали что-то такое, из-за чего он их убил».
