Труш, не прекращавший вглядываться в девственный снежный покров по обе стороны дороги, сразу заметил уходящие в лес следы Оксименко. Грузовик снова остановился. Следы явно были свежими, и это вывело Труша из равновесия: «Мы же всех предупредили, — возмущался он. — Все в округе знали, что два человека уже погибли, и все равно кто-то отправился в лес». Труш не знал, кто именно тут ходил, но перед ним встал выбор: то ли бежать вслед за этим кретином, то ли продолжать искать тигра. Щетинина с ними не было, так что пришлось принимать решение самостоятельно. Ему до смерти надоело нянчиться с браконьерами и своевольными местными охотниками, к тому же он чувствовал, что тигр совсем близко, и поэтому велел Горборукову ехать дальше. Не прошло и минуты, как Труш обнаружил слева тигриный след. Они остановились. Полдень уже миновал. К этому времени Трушу поднадоело скакать туда и обратно с ружьем в руках, и на сей раз он оставил его в кабине. Шибнев, выбираясь вместе с Пионкой из кузова, раздраженно подумал: «Ну что там опять?» Ружей они тоже не взяли.
Все трое подошли к краю дороги. Даже издалека было понятно, что на сей раз тигр именно тот, которого они искали. Следы вели на продолговатую поляну метров пятьдесят в ширину и сто в длину. Все было как на ладони, но тигра нигде поблизости не наблюдалось. Охотникам начинало казаться, что они уже никогда его не догонят. Пионка дошел до поляны и дотронулся до кромки отпечатка: снег осыпался вниз, словно пудра. Обычно Пионка очень сдержан, поэтому все насторожились, услыхав его возглас: «Мать твою, след горячий!»
Все как один мужчины кинулись обратно к машине за ружьями. Гита с лаем носилась вокруг, вздыбив загривок. Час истины настал, и все это понимали. Поляна была неправильной формы, чуть изгибалась влево. Когда-то здесь стояла погрузочная эстакада для бревен, так что всю растительность на поляне выкорчевали, землю разровняли. На ней не осталось ничего, кроме снега, сквозь который местами проступали оставшиеся с лета ростки полыни и лютиков, беспорядочные плети малины и высокие желтые стебли травы. Отпечатки лап тигра на нетронутом снегу уходили на юго-запад и исчезали в лесу среди кедров, сосен, вязов и тополей с густым подлеском, через который непросто было продраться.
Гита бросилась было по следу, но тут же с истерическим лаем прибежала назад, и охотники поспешили снять ружья с предохранителей. Труш расстегнул ножны, но ружье почему-то оставил на плече, как на марше. Шибнев снял ружье с левого плеча и взвел курок, Пионка крепко сжал свое оружие, словно готовясь к ближнему бою. Тем временем Горборуков, их бессменный водитель, запирал кабину «урала», как привык делать это всякий раз, когда они собирались уйти надолго. При других обстоятельствах над ним бы посмеялись, но тут никто не улыбнулся, услышав: «Ребята, вы идите, я догоню».
Они не стали его ждать и устремились по следу; хромота тигра усилилась, теперь его правая передняя лапа вовсе не оставляла отпечатков на снегу. Место было открытое, но они так привыкли идти цепочкой, что и теперь вытянулись друг за другом. Труш шел впереди, прокладывая путь, за ним по пятам двигались Шибнев и Пионка. Собачий лай действовал им на нервы, и они напряженно переводили взгляд то на поляну, то на темный край леса, вставший перед ними стеной.
Свежий снег ярко искрился на солнце, потухая только там, где на него падали длинные, несмотря на разгар дня, тени охотников. Гита продолжала с неистовым лаем носиться взад и вперед, но ее поведение никак не указывало на то, где именно может скрываться тигр. Она сама этого попросту не знала. Мужчины на ходу вглядывались в пространство вокруг себя. На поляне, по которой они шли, даже кролику не удалось бы укрыться, но впереди темнел лес, казавшийся им одной громадной западней. Если не считать собаки, все было тихо и практически неподвижно. Позади них еще слегка дымилась печная труба грузовика, и дымок медленно уплывал на север. Горборуков с ружьем в руках все еще стоял возле машины. Выбивающиеся из-под снега стебли травы ободряюще кивали, как бы говоря: все идет как надо. Прошагав метров двадцать, по какому-то наитию Шибнев тихо произнес: «Ребята, надо рассредоточиться».
А в следующее мгновение грянул гром.
Нападение тигра начинается не с прямого контакта с ним, а с оглушительного рычания, обладающего сверхъестественной особенностью заполнять все пространство вокруг, так что совершенно непонятно, с какой стороны ждать беды. На близком расстоянии оно порождает такой страх, что душа уходит в пятки и внезапно изменяют все инстинкты самосохранения. При этом звуке и животное, и человек замирают, не в состоянии сделать ни шагу. Те, кому в силу обстоятельств приходилось неоднократно сталкиваться с тиграми — ученые и охотники, — утверждают, что тигриный рык пробирает все тело насквозь. Бывалые биологи клялись, что при этом кажется, будто земля уходит из-под ног. Один русский охотник, застигнутый врасплох, услышав рычание, подумал, что где-то рядом прорвало плотину. В общем, тигриный рык чем-то похож на стихийное бедствие; он наполняет смыслом выражение «страх Божий». Удэгеец Юрий Пионка назвал рычание, огласившее поляну в тот день, душераздирающим. «Мне случалось слышать тигра в лесу, — сказал он, — но никогда еще я не слыхал ничего подобного. Этот звук дышал угрозой, внушал ужас».
Дальнейшее не заняло и трех секунд. Еще мгновение назад тигра нигде не было видно, и вот он уже распростерся в прыжке. Взгляд тигра разрывает душу так же, как его клыки — плоть. Хищник, не отрываясь, смотрел на Труша: именно его он избрал своей жертвой и был уверен, что не промахнется. Он летел на него, стартовав метрах в десяти, однако Труш, накрытый страшным рычанием, словно лавиной, успел приставить ружье к плечу. А потом все исчезло: и поляна, и обступивший ее лес. В сознании Труша осталось только черное дуло ружья, на конце которого полыхали ненавистью желтые глаза и сверкали зубы, нарастая с каждой долей секунды. Труш нажал на спусковой крючок, но занесенную для смертельного удара когтистую лапу этим было не остановить.
Хищник действовал по своему излюбленному сценарию: открытая местность, человек с оружием наготове и тигр, которого никто не замечает, пока он сам не захочет появиться, словно из-под земли — буквально из ниоткуда, не оставляя ни времени, ни шансов на спасение. Труш должен был погибнуть точно так же, как Марков и Почепня. Как в удэгейской легенде, в этот момент только сверхъестественное вмешательство шамана или героя могло изменить неотвратимый конец. Ружье Труша, хоть и было заряжено пулями, доказавшими свою эффективность против тигров, в сложившихся обстоятельствах ничем не могло бы ему помочь. Труш — верующий человек, и в ту секунду ему оставалось только молиться.
Однако, кроме Труша, на поляне находились Юрий Пионка и Владимир Шибнев. Если Бог каким-то образом и вмешался в происходящее, он сделал это посредством Шибнева, который прямо перед нападением ощутил внезапный импульс, заставивший охотников рассредоточиться. В результате он и Пионка оказались по разные стороны от Труша и не мешали друг другу стрелять. Времени ни на раздумья, ни на страх не было. Вид летящего тигра и обреченного на смерть человека способен кого угодно вогнать в ступор, что и произошло с Горборуковым: он застыл возле машины и оторопело следил за происходящим. При этом Шибнев и Пионка действовали инстинктивно, однако где-то в глубине сознания у обоих за долю секунды, на которую замерли пространство и время, промелькнула одна и та же мысль. Они понимали, что нельзя стрелять в тигра, когда он обрушится на Труша, потому что смертоносные патроны, которыми заряжены их ружья, попросту изрешетят его. Зверь должен быть убит еще в воздухе. В тот момент богопротивные орудия смерти воистину стали для Труша даром Божьим.
