под ногами у него, как выяснилось, осталась ещё одна лужа – от него же самого, когда он не услышал шагов возле двери и слишком подался вперёд, а потом – вывалился, голый и мокрый, прямо на доктора. Вода заставила его заскользить, и Лукас бы скатился обратно, на пол. Но он инстинктивно дёрнулся вперёд, прикладывая усилие, и вот – ему удалось взобраться на коляску. Конечно, её всё равно скоро придётся покинуть, до ванны Хлоя его бы сама не дотащила, и…
А почему она так на него смотрит?
– Доктор?.. – сейчас, чуть отдышавшись, Эосфор понимал, что девушка была поражена его стремлением спасти её – потому у неё так дрожал голос, просто от эмоций, от благодарности, которая могла быть не такой разрушительной, как в его случае. Но она умела справляться с чувствами, она собралась и помогла ему влезть на коляску, понимая, что день ещё не окончен. И сейчас смотрела на него так, будто у него только что отросли рога.
Из груди у неё вырвался какой-то звук. То ли вздох, то ли что – Лукас испуганно дёрнулся, стараясь заглянуть ей за спину – безумная мысль, но однажды он уже не услышал шагов: что, если кто-то ударил её сзади? Он толкнул колёса, но они не сработали – коляска стояла на тормозе. Тогда Эосфор, всё ещё в едином порыве, попытался помочь себе ногами, и…
Чёрт побери.
Лукас медленно опустил глаза на свои ноги. Всё остальное сразу же стало так блёкло на фоне случившегося – он только что шевельнул ими. И, видимо, когда вползал на коляску, перебрал ногами, пытаясь не свалиться на пол и дать себе опору внизу.
Ещё яркое воспоминание – падение из ванны было довольно болезненным. И не только от того, что он ударился грудью или ушиб ладони – нет, сейчас Эосфор отчётливо помнил, что удар пришёлся и на ноги тоже. А он этого даже не заметил в своём диком порыве отчаяния, желания спасти Хлою.
А этот контраст тепла и холода, пока она обнимала его, сидящего на полу, показался непривычным потому, что Лукас почти забыл, каково это – ощущать что-то, прикасающееся к ногам.
Девушка медленно наклонилась над ним. Присела рядом, осторожно коснулась колена, запутавшегося в длинном полотенце. Эосфор отчаянно напрягся, желая почувствовать её прикосновение – и, кажется, смутно что-то ощутил. Тепло. Вибрацию. Она дрожала? От напряжения или от эмоций?
Он накрыл её ладонь своей. Вот это ощущалось уже больше. Боже, а может быть, это и правда было, как в детстве? Дикий страх и потрясение вывели его из строя, но сейчас, стремясь спасти важного для него человека, Лукас сумел приложить достаточное усилие, чтобы шевельнуть ногами. К ним медленно возвращалась чувствительность. Может дело ещё было и в перепаде температур, может, его отец вовсе не уродовал его – по крайней мере, не настолько, ведь доктор так и не рассказала ему, что показал анализ его крови?..
Эосфор вздрогнул, заметив за спиной у девушки какую-то тень. Кто-то выскользнул из её комнаты – или из его, было сложно понять. Человек быстро скрылся, словно его тут и не было – можно было даже подумать, что Лукасу показалось. Но Харрис, заметив выражение его лица, оглянулась – и тоже дёрнулась, будто собиралась вскочить. Тень быстро пропала – Хлоя опустила голову, покачала ею, видимо приходя в себя. Потом закрыла дверь, глубоко вздохнула.
– Нам нужно работать, – вместо неё сказал Эосфор. Девушка кивнула, закусив губу. Он сам толкнул свою коляску, подъезжая обратно к ванне, где не так давно пережил такой ужас, что по доброй воле, честно говоря, не вернулся бы туда ещё месяца два. И Харрис наверняка это понимала, думала, что он не справится. Но у него только что получилось заставить заработать парализованные ноги ради неё – так что вытерпеть несколько минут водных процедур казалось не таким уж серьёзным подвигом.
Пусть Эосфор и слегка задрожал, когда вновь услышал шум набирающейся воды.
Но гораздо важнее было то, что сердце стучало так сильно, что иногда он ощущал покалывающую пульсацию крови там, где уже давно не чувствовал никаких прикосновений.
В… коленях, конечно же. Конечно же, только в коленях.
К концу дня Хлоя вымоталась окончательно. Наверное, это были самые тяжёлые съёмки – даром, что ни она, ни Лукас иррациональным желанием переодеваться при глазастых фотографах не горели, так им ещё и приходилось несколько раз менять место съёмок. Потому у девушки и побаливали руки – четыре раза ей пришлось сегодня возить своего подопечного на разные этажи. События дня взбудоражили их, им приходилось прятать свои чувства ото всех, даже от тех, кому Харрис доверяла – Джорджина два или три раза шёпотом спрашивала, что произошло, но Хлоя отказывалась говорить. Она понимала, что это могут услышать совсем не те люди – Эосфор наверняка теперь верил, что ноги у него отнялись сами по себе, но девушка знала правду. Нельзя было дать его семье узнать об этом – по крайней мере, не сейчас.
Может, если они узнают об этом слишком поздно и лишат его возможности ходить снова, Лукасу будет ещё больнее, но Харрис не хотела лишать его сейчас этой радости, которая помогала ему держаться.
Она и сама искренне старалась сохранять позитивный настрой, чтобы не расстроить его. Пусть ей было довольно сложно это сделать, но Эосфор был так счастлив, почти искрился радостью, и Хлоя не могла сдержать улыбку, наблюдая за ним. Она старательно скрывала свои тревоги и постоянное напряжение. Настолько, что физически от этого устала – даже больше, чем от постоянных перемещений тяжёлой коляски по этажам. Девушка думала, конечно, что отлично с этим справляется, что её прикрытию ничто не угрожает – но потом поняла вдруг, что понятия не имеет, куда пропала добрая половина людей, что их окружала. Ей стало не по себе, когда она осознала, что не заметила, когда ушёл Годфри – вот это было уже жутковато, потому что девушка старалась всегда держать его в поле зрения, чтобы он не успел лично их в чём-то заподозрить и, например, банально подойти сзади, чтобы удостовериться, что его сын вёл довольно осмысленные беседы для человека, который вроде как ни черта не помнил.
– Вы устали, – склонившись к её уху, шепнул Лукас, когда Харрис вздрогнула, словно проснувшись, и начала оглядываться в поисках своего пропавшего работодателя. Нашла взглядом только Ноа – тот быстро отвернулся, пряча глаза, и делая вид, что он очень занят беседой с молодой
