нацисты перехватили голоса рабочих, традиционно поддерживавших «буржуазные» партии — особенно в сельском хозяйстве и сфере услуг, — так же, как перехватили голоса их сторонников из других классов. Эти партии были буржуазными по составу своей верхушки, как правило — по политике, однако не по составу сторонников. Они никогда не смогли бы стать крупными партиями, если бы за них голосовала только буржуазия. Так что нацисты, по всей видимости, перехватили и до некоторой степени радикализировали самых консервативно настроенных немцев из всех слоев населения.
Почему же консерваторы и центристы потерпели поражение? Было ли это связано с состоянием экономики? В течение инфляции и стабилизации 1923–1924 гг. голосование за так называемые буржуазные партии держалось на одном уровне — 35–37 %. На спад оно пошло в годы экономического бума. К маю 1928 г. — в высшей точке экономического роста, еще до начала Депрессии — буржуазные партии потеряли почти треть избирателей (Childers, 1991: 326). Тем временем нацисты потихоньку подбирали под себя голоса мелких националистических движений, пока не превратились в крупнейшую партию правых радикалов (Grill, 1983). Первый серьезный прорыв нацистов — на местных выборах 1931 г. — также произошел еще до экономического спада. Даже первая удача на национальных выборах — в декабре 1931 г. — пришла к ним до того, как Германия осознала, что вступает в эпоху Великой Депрессии. Нацисты создали самую влиятельную «народническую» партию, способную привлечь под свои знамена националистов, государственников, антисемитов и сторонников буржуазных партий. Усиление нацизма привело к медленному, на протяжении более десятилетия, угасанию буржуазных партий — и к почти мгновенному распаду партий «особых интересов».
В попытках преодолеть упадок все эти партии, думая, что уловили господствующую тенденцию, начали смещаться вправо. Демократическая партия оставалась безоговорочно предана республике — и рухнула первой (на выборах в 1932 г. она набрала всего 1 % голосов). Чтобы исправить положение, либералы начали превозносить усиление государства. Консервативная Немецкая народная партия высказывалась в пользу конституционной монархии, однако, потеряв голоса (менее 2 % в 1932 г.), перешла к поддержке полуавторитаризма. Самая консервативная из трех, ДНВП, выступала за полуавторитаризм еще с довоенных времен. Она удержалась на плаву лучше своих соперниц, однако тоже много потеряла: в ноябре 1932 г. ее результаты составили 8,3 %. Стоит заметить, что непосредственно перед приходом к власти нацистов эта партия считалась основной реакционной силой в Германии.
Итак, традиционные сторонники буржуазных партий отвернулись от демократии. Вплоть до 1930 г. они дрейфовали в сторону менее демократических партий, а затем переметнулись к нацистам. Все три партии заметили эту перемену и отреагировали на нее, также отвернувшись от демократии. Хотя верхушка партий и была буржуазной, страхи их основывались на чувствах, широко распространенных в немецком обществе, за исключением двух интернационалистических лагерей — «красных» и «черных», марксистов и католиков. Только эти две субкультуры стойко противостояли соблазну нацизма. Промышленные рабочие в рабочей среде продолжали голосовать за левых. Католики, живущие и работающие среди других католиков, голосовали за католические партии. И у тех и у других была широкая сеть общественных организаций, поддерживающих линию партии. Партия Центра имела неизменный успех в округах с активной церковной жизнью и получала новые голоса там, где священники приравнивали голосование к исповеданию веры (Kühr, 1973: 277–295). Социалисты, коммунисты и партия Центра в основном сохранили свои группы поддержки, а вот у буржуазных партий нацисты переманили к себе почти половину сторонников (Falter, Bömermann, 1989). Вне этих двух сообществ — левых и католиков — в группе риска оказались все немцы, независимо от социального положения: в сущности, в мае 1932 г. большинство из них могло проголосовать за нацистов. Как ни неприятно это сознавать, большая часть немецкого народа, не относящаяся ни к «красным», ни к «черным», решительно отвернулась от либеральной демократии и выбрала нацизм. НСДАП стала национальной партией в двух разных смыслах. Они обращались ко всему народу сразу. Но, кроме того, они мобилизовали «народ» в более мифическом смысле — как силу, противостоящую двум крупным и предположительно «антинародным» сообществам в Германии, «красному» и «черному». Нацисты не обращались именно к буржуазии или к мелкой буржуазии — они обращались к протестантам всех классов и радикализировали их. Таково было ядро их массовой поддержки.
ВЕЙМАРСКИЕ ЭЛИТЫ
Теперь обратимся к еще одной теории происхождения фашизма — теории высших классов. Нацисты не получили большинства голосов на выборах. Как и в Италии, они пришли к власти благодаря закулисным сделкам с высшим классом и правящими элитами. Элиты начали тяготеть к авторитаризму начиная с 1930 г., когда коалиционное правительство затрещало по швам под ударами Великой депрессии. Правоцентристское правительство Брюнинга начало действовать независимо от Рейхстага, пользуясь чрезвычайными полномочиями, полученными от рейхспрезидента по соответствующей статье конституции. Затем полуавторитарные режимы фон Папена и Шлейхера начали проводить первые настоящие репрессии. Наконец, в 1933 г. фон Папен и Гинденбург предложили Гитлеру, теперь уже лидеру крупнейшей фракции в рейхстаге, войти в правительство. Они пытались создать полуреакционный авторитарный режим. Но Гитлер был не из тех, кто готов делиться властью. Воспользовавшись смертью президента Гинденбурга, он быстро перехватил полномочия главы государства и установил нацистскую диктатуру. Что же означал этот дрейф элит по направлению к фашизму и каковы были их мотивации?
Для начала попытаемся разобраться с «обычными подозреваемыми» этой теории — капиталистами и их мотивами. В случае Германии есть основания говорить лишь об одном из двух уже названных мною капиталистических мотивов — о максимальной прибыли, а не о защите собственности. Быть может, немецкий капитал ощущал реальную угрозу своей собственности в первые послевоенные годы — хотя умеренные социал-демократы той эпохи уже были готовы сокрушить немногих настоящих революционеров силами армии и правых парамилитарных организаций. Однако к концу 1920-х социалисты стали вполне умеренной и респектабельной партией, а компартия, хотя и набирала силу, не могла взять рабочее движение под свой контроль. Поэтому никакой значительной угрозы для капиталистической собственности от левых не исходило. Однако с 1929 по 1933 г. капиталисты, возможно, чувствовали себя зажатыми в тиски между Великой депрессией с одной стороны и проводимыми государством прогрессивным налогообложением и политикой социальных льгот с другой и испытывали необходимость в репрессиях со стороны авторитарного режима, чтобы сохранить высокие прибыли.
Капиталисты вообще поддержали Веймарскую республику довольно вяло, не по убеждению, а из страха перед угрозой послевоенной революции. Многие из них поначалу были недовольны послевоенными социальными и трудовыми реформами. Страховка по безработице, строительство государственного жилья, различные муниципальные проекты — все это оплачивалось за счет прогрессивного налогообложения, включающего в себя налоги на роскошь и на корпорации. Трудовое законодательство ограничивало продолжительность рабочего дня, заставляло нанимать на работу ветеранов и инвалидов, запрещало несправедливые увольнения, принуждало работодателей к сотрудничеству с профсоюзами и фабричными комитетами, навязывало государственный арбитраж, требовало разрешения
