кораблям, не принадлежащим монопольной Московской компании.
Черное войско притекало в Старицу. Иоанн и наследник восседали на конях, приветствуя опричников. Успенский монастырь радостным колокольным звоном встречал их в городе. Жители толпами вышли поглазеть на сие зрелище. Игумен Иов, ученик и преемник покойного Германа, готовился проводить службу. Он знал, как и многие, что Иоанн давно заметил игумена и хочет перевести его в Москву, и потому Иов был счастлив угодить государю. Облачаясь для службы, он улыбался счастливо, не ведая (как не ведала и вся страна) о недавних кровавых расправах…
Над Старицей торжественный и радостный колокольный звон.
В тишине стоят разоренные онемевшие города. Лишь собачий лай и вороний крик разносятся по округам…
Горожане из Старицы и окрестных деревень толпятся, с восторгом и трепетом глядя на проезжавших мимо них черных всадников…
Неприбранные трупы вповалку лежат в снегу на улицах Торжка, Пскова, Новгорода, Нарвы…
Иоанн вдыхает морозный воздух полной грудью – после столь многочисленных расправ над изменниками как будто стало легче дышать, словно ненужный и вредный для здоровья сор выметен, наконец, из его государства…
Горький дым от сожженных хат и многочисленных купеческих товаров стелется по разоренным городам, ветер разметает по вытоптанному конями снегу пепел и сажу…
Иоанн держит поводья и чувствует мучительный зуд ладоней. Нет, еще не все изменники казнены, еще предстоит искать сообщников этого широкого заговора и в Москве, выбивая из арестованных в Новгороде и Пскове дьяков новые имена их сообщников. Уже скоро! Скоро!
Радостный колокольный звон переливается множеством звуков и слышен далеко за Старицей, славя русского царя…
Молчат ограбленные храмы и монастыри. В опустевших колокольнях, откуда вырвали и вывезли колокола, сурово и гулко гудит ветер. В мертвой тишине над городами звучит тоскливый собачий вой…
Глава 9
После ухода опричных войск на Новгород обрушилась новая беда, разразилась чума – уцелевшие от расправы нынче погибали от страшной заразы. Многие, опасаясь болезней и нищеты в опустошенном городе, покидали его. Лежавшие на улицах трупы стали пищей для бесчисленных птиц и бродячих собак. Последние обнаглели настолько, что, переев мертвечины, захотели свежего мяса и стали нападать на живых.
Помимо прочего начался голод – все запасы либо были вывезены, либо уничтожены. Тогда уже и люди, одичавшие и изможденные, стали охотиться на бродячих собак. Были и случаи людоедства…
Лед начал с оглушительным треском сходить, и Волхов понес по течению замерзшие изуродованные трупы, коими был переполнен. Купола Софии и городские стены были черными от облепивших их бесчисленных вороньих стай…
Таким Новгород узрел вернувшийся за сыном Архип. Он въезжал верхом в город, ведя коня шагом и, озираясь по сторонам, глядел вокруг и не верил в то, что видел. Узрел ограбленные дома, церкви, ужаснулся трупам, коих увидел на улицах (до Волхова он еще не доехал). Старик низко склонился над трупом мальчика – это был первый встреченный им живой человек. Поначалу была мысль выяснить у старика о том, что здесь произошло, но затем заметил, что возле мертвого отрока кровь на снегу еще свежая. Конь тревожно мотнул головой, всхрапнул. Старик обернулся, и Архип увидел, что всклоченная седая борода и рот его измазаны кровью, а в руке он сжимал окровавленный нож. Столь диких глаз Архип никогда не видел – это был уже не человек. Старик что-то пережевывал беззубым ртом и кряхтел. Издав нечеловеческий вопль, старик вскочил и бросился наутек. Мальчик был раздет и изрезан вдоль и поперек, рядом лежали вываленные внутренности.
Стиснув зубы, Архип пустил коня вслед за стариком, в долю секунды нагнал его и, выхватив свою старую татарскую саблю, рубанул. Старик ничком рухнул в снег с разрубленной головой. Архип же не останавливал коня – скорее к сыну!
Архип не увидел своего посада – его дом, равно как и соседские, выгорел дотла, превратившись в груды угля. Возле места, где стоял дом старухи Алёны, лежали два изъеденных собаками обледенелых трупа. Архип стоял на пепелище не в силах шелохнуться. Конь, чуя мертвечину, силился отступить назад. Из широко раскрытых глаз Архипа медленно потекли крупные слезы, и он, взявшись всей пятерней за свое лицо, хрипло и громко зарыдал…
Жители Новгорода ждали отступления морозов, дабы предать бесчисленных мертвых земле, точнее, то, что еще не успели объесть собаки, птицы и рыбы. Трупы, обмороженные, изъеденные, клали в возы, одного на другого, и везли к огромной яме, вырытой за чертогом города.
Архип не уехал, поселился в древнем Юрьевом монастыре, помогал очищать город от трупов. Он все еще надеялся найти сына, потому медлил с отъездом. Да и как можно было ни с чем вернуться к Белянке, с замиранием сердца ждавшей мужа и любимого Алексашку?
– Взяли! Клади! Следующего давай! Взяли! – кряхтели мужики, и Архип, хватая руками в перчатках тяжелый закоченевший труп, клал его в воз. Следующего уложил рядом, стараясь не глядеть в страшное, словно высушенное лицо мертвеца…
Под вечер, уставший и разбитый, приходил на службу, разделял с братией пресную и скудную пищу, а после ходил по ночному городу, уже, кажется, не надеясь найти сына. Хотел на всякий случай носить с собой саблю, но ему посоветовали этого не делать – стражники, посланные государем, могли повязать за это.
Поздно ночью возвращался в келью и засыпал на устеленной рогожей соломе. Засыпая, уже в который раз видел во сне одно и то же – прошлогоднее переселение из Новгорода…
…Шел пятый день пути. Мело так, что было ничего не видать далее вытянутой руки. Лишь изредка можно было различить вблизи мутные очертания притихших деревень и зимних лесов.
– Пошел! Вперед! – слышались сквозь завывания и рев ветра крики ратников, сопровождавших переселенцев. Архип уже ничего не видел, просто погонял коня вперед. Снега все больше, сани глубоко ныряли, и конь, тяжело дыша и напруживая ноги, с невероятным усилием тянул их. Впереди какие-то фигуры. Подъехав ближе, Архип увидел, что у мужика пала лошадь, сани встали, и в них застыли пять детей и жена, не в силах понять, что делать дальше. Мужик и сам не знал, хватался за голову и с потерянным видом бродил вокруг лошадиного трупа, все еще впряженного в сани. Обернувшись, Архип едва различал притихших жену и дочерей, облепленных снегом.
– Пошел! Пошел! – погоняя коня, с хрипом выкрикивал Архип и отирал заиндевевшую бороду. Из-за снежного вихря вмиг стало темно, как ночью. Нужно было идти дальше, лишь бы не останавливаться, словно можно было убежать от этой беспощадной метели.
Вдруг из этой тьмы появились чьи-то
