из домов опричник разрубил старуху, стенающую над окровавленным телом старика-мужа, Иван Андреевич вдруг остановился и замер. Замерли и ратники. Старуха, замолкнув мгновенно, обливаясь кровью, упала рядом с мужем, а опричник, долговязый, широконосый, с кудрявой рыжей бородой, поведя плечом, направился в дом, из которого другие кромешники уже выносили различную рухлядь. Двое спорили из-за бабьих платков – узорчатых, льняных, шелковых, шерстяных, пуховых…
Из дома слышался детский рев. Иван Андреевич стоял, не в силах отъехать, словно ждал чего-то. Настороженно переглядывались его ратники, кто-то невольно схватился за рукоять сабли.
Убивший старуху опричник вынес из дома мальчика лет трех, держа его за ворот распашонки, словно щенка за шкирку. Обливаясь слезами, перепуганный ребенок выл до хрипоты. Опричник в забытьи с пеной у рта швырнул его в снег и, оскалившись, занес саблю, но что-то заставило поднять его обезумевшие глаза – вмиг они встретились с колючим и тяжелым взглядом князя Шуйского, и кромешник шарахнулся и отступил, словно кто-то невидимый ткнул его в лицо. Поостыл, опустил саблю – струхнул отчего-то, увидев боярина в броне под шубой, его вооруженных до зубов ратников, прошедших с господином своим не одно сражение.
– Оставь дитя, душегубец, – низким голосом молвил князь Шуйский.
– Да не нужен он мне, – трусливо усмехнувшись, ответил кромешник и, качнувшись, будто пьяный, побрел в дом, низко опустив голову. Товарищи его прекратили грабеж, остановились, стали глядеть на князя.
Покосившись в их сторону, князь Шуйский велел одному из ратников взять ребенка, и тот, ловко соскочив с коня, подбежал к малышу, взял на руки, укутал в свой распахнутый тегиляй[11] и стал успокаивать, приговаривая знакомые с детства присказки.
– Как звать-то тебя, малец? – добродушно улыбаясь, спросил ехавший рядом ратник, заглядывая товарищу через плечо.
– Алексашка я, – тихо молвил в ответ мальчик, все еще трясясь от пережитого ужаса.
«Служить будет на дворе у меня, иначе никак», – решил в мыслях Шуйский и тронул коня. Не выдержала этих бесчинств его душа, пожалела сироту-малыша. Сбросив с плеча шубу, велел ею укрыть мальчика.
– Подожгли посад, ироды, – услышал за спиной спустя время и обернулся. Вдалеке, над той самой избой, вверх тянулся густой черный дым.
Лишенный сил малыш, едва успокоившись, уснул на груди ратника, укрытый княжеской шубой…
В Пскове уже знали о скором приезде государя. Горожане прибирали свои дворы, обряжались в чистые и нарядные одежи, готовили угощения, дабы потом выставить стол к воротам и знатно накрыть его. Старики баяли, что уж давно государь не жаловал в древний Псков, так хоть под конец жизни увидать царя-батюшку Иоанна Васильевича! Радовались все – честь-то какая! Радовались, не ведая о том, что творится на пути из тверской земли в новгородскую. Думали лишь о том, как задобрить и ублажить государя и людей его.
Мрачен был лишь старый игумен Корнилий, духовный наместник древнего Пскова. Чуял и знал – не к добру. Вассиан, верный соратник его, долгое время вел переписку с Курбским. Корнилий ведал, что Иоанн все прознал и теперь наконец после расправы над Филиппом едет карать…
Корнилию вместе с прочим духовенством надлежало встретить государя. И, может, словом своим он сможет отвести беду от себя и псковичей (чувствовал, что и горожане могут пострадать от опричников), а ежели не спасти себя, то хотя бы огородить от кары государевой простых людей. И старец горячо молился, просил у Бога сил и мужества. Вассиан поддерживал, как мог, и заверял его, что ни пяди не отступит от Корнилия, и ежели суждено испить им смертную чашу – да будет так.
Но случилось все не так, как представлял Корнилий. Оказалось, опричное войско прибыло быстрее государя и встало под городом. И в тот же день к Корнилию и Вассиану пришли государевы люди и велели им обоим ехать с ними в государев лагерь. Их тайно вывезли из Пскова, и в ту же ночь они предстали пред Иоанном, наследником и их свитой. Он принял их в своем походном шатре, восседая в невысоком резном кресле.
– Ведаешь, зачем я пришел? – спросил царь, пристально глядя на Корнилия.
Выцветшие ясные глаза игумена утвердительно моргнули:
– Ведаю, государь, измены ищешь. Но в городе ее нет…
Иоанн не ответил – не мигая, манул рукой, и выступивший к старцам Василий Грязной объявил, что игумен Корнилий и старец Вассиан обвиняются в сговоре с Литвой и князем Владимиром Андреевичем и приговариваются к смерти.
Корнилий снял с головы капюшон рясы и поднял свой чистый взгляд:
– На все воля Божья…
Отрубленные головы Корнилия и Вассиана царь не стал насаживать на колья и выставлять на обозрение для всего города. Вместе с обезглавленными телами в черных рясах они были отправлены в укрытых рогожей санях в Печерский монастырь, дабы братия смогла похоронить старцев.
И после казни игумена и его соратника опричное войско с царем вошло в город, и начались суды и расправы над местными дьяками и прочими управленцами. Опричники принялись грабить горожан. Прочь отшвыривая накрытые при дворах столы с угощениями, вступали в дома псковичей и начали те же грабежи и насилие, которым они недавно подвергли новгородцев.
Есть поверье, что разорение Пскова остановил местный юродивый Никола. Полуголый и грязный, вышел он к государю, наблюдавшему за очередной казнью, и молвил, простерев руку:
– Прекрати казни, уезжай в Москву, иначе лошадь, на которой ты приехал, не повезет тебя обратно!
Иоанн, будучи очень суеверным сыном своего времени, прислушался, конечно, к «божьему человеку», но прекратить грабежи и казни враз не смог. Видимо, однажды, когда Иоанн объезжал псковские монастыри, из которых также вывозили святыни и богатую утварь, конь его стал заваливать вбок, повалив царя в снег. Перепуганная свита бросилась поднимать самодержца, кто-то уже привел ему нового коня. Иоанн был бледен и растерян – пророчество юродивого сбылось. Тулупов услужливо хотел помочь ему взобраться в седло, но Иоанн с досадной злобой оттолкнул его:
– Прочь!
Псков не был опустошен и разорен так же сильно, как Новгород, но его сила и богатство тоже были подорваны. Опричное войско, отягощенное бесчисленным обозом с награбленным, ехало в Старицу – в бывшей столице владений убитого брата Иоанна решено было устроить смотр войск.
Тем временем стоял густой дым над Нарвой. Опричники сожгли все товары русских купцов из Новгорода и Пскова, а также многочисленные товары, предназначенные для вывоза англичанами в Ревель – и их Иоанн решил поставить на место!
Много купцов было казнено там, а вместе с ними нещадно убивали и тех управленцев, которые наживались благодаря взяткам и позволяли торговать в Нарве
