Захрустели липучки, затрещала «молния» – судя по звуку, с толстыми зубцами. Что-то зашуршало по полу – наверное, кевлар. Фиона, уже босая, вылезла из бронированных штанов и пошла к поролону, который как будто бы немножко светился в полутьме.
– Давай скорее, – сказала она. – У меня глаза слипаются.
– Хорошо.
– Ты не можешь спать в «Танки и Тодзё», – объявила Фиона.
– Да, конечно.
Милгрим начал снимать рубашку, у которой на каждом рукаве было слишком много пуговиц. Наконец он расстегнул все, повесил рубашку на спинку стула, поверх нового пиджака, и снял брюки.
Фиона, едва различимая в полутьме, вытаскивала спальный мешок. Милгриму хотелось не то запеть, не то разрыдаться. Он подошел к поролону и только сейчас заметил на себе черные носки из «Галери Лафайет». Они были как-то совсем не к месту. Он наклонился и снял их, чуть не упав.
– Забирайся сюда. – Фиона растянула расстегнутый спальный мешок на всю ширину. – Хорошо, что я всегда сплю без подушки.
– Я тоже, – соврал Милгрим.
Он сел, быстро спрятал носки под поролон и лег рядом с Фионой, вытянувшись по струнке.
Он лежал с широко открытыми глазами, дожидаясь, что Фиона ответит, пока не услышал ее тихое похрапывание.
61
Распознавание лиц
Они приняли душ в компании Герберта Уэллса и Франка, перевязанной ноги Гаррета, засунутой во что-то вроде великанского презерватива. Вытирая Гаррета, Холлис смогла немного разглядеть Франка, «Франкенштейна». Свидетельство экстремальной хирургии, так сказать. Франк походил на лоскутное одеяло, и Холлис подозревала, что его буквально собрали из лоскутков; на другой ляжке остались аккуратные шрамы на тех местах, где брали кусочки кожи для пересадки. И если Гаррет ее не подкалывал, внутри была новенькая ротанговая кость. Мышцы на Франке заметно атрофировались, но Гаррет рассчитывал это наверстать. Холлис верила в его энтузиазм. И в сильные чуткие руки, скользящие по ее телу.
Сейчас он лежал на ложе арктического психоза в небархатном кабинетовском халате. Франк был обернут в какую-то скользкую черную штуку на липучках, через которую аппарат, ностальгически похожий на чехол портативной пишущей машинки, очень быстро прокачивал ледяную воду. Хайди в последнем туре, когда у нее от бешеного драмминга болело запястье, лечилась чем-то в таком духе. Аппарат – подарок от старика – доставил курьер час назад.
Сейчас Гаррет говорил со стариком. Это отчасти напоминало разговор старой супружеской пары, у которой выработался свой жаргон, понятные только двоим шутки с долгой историей, что-то вроде языка близнецов, и незначительные слова наполнены глубоким смыслом. Гаррет был в наушниках и говорил по черному ноутбуку, стоящему рядом на вышитом бархатном покрывале, наверняка через какой-нибудь даркнет. Холлис знала, что есть такие отдельные интернеты, нелицензированные и неконтролируемые. Гаррет как-то сказал, что тут как с темной материей во Вселенной: если бы существовал способ оценить размеры даркнетов, возможно, оказалось бы, что они больше всей официальной сети.
Она не слушала их разговор. Стояла в теплой, наполненной паром ванной, сушила волосы.
Когда Холлис вышла, Гаррет смотрел на круглое дно клетки.
– Еще разговариваешь?
– Нет. – Он снял наушники.
– Все хорошо?
– Он сдался. Выходит из игры.
– В каком смысле? – Холлис подошла ближе.
– У него было нечто, о чем он мне никогда не говорил. Священный Грааль. Который он теперь отдает мне. Для нынешнего дела. А значит, все кончено.
– Что кончено?
– Его безумная карьера. Иначе он бы придержал это для себя.
– А что это вообще, если не секрет?
– Невидимость. Печать.
– Печать?
– Печать забвения.
– Ты себе мозги застудил этим промывальным автоматом.
Гаррет улыбнулся, хотя видно было, что утрата его печалит.
– Это очень большой подарок. Если твой красавчик узнает, что у нас такая штука есть, а у него нет, он будет срать кирпичами от зависти.
Холлис поняла, что речь о Бигенде, и ей стало страшно.
– А потом захочет прибрать эту вещь к рукам, – сказала она.
– Именно. Вот почему он не должен о ней знать. Я внушу ему, что Пеп не попал на камеры благодаря профессиональному мастерству.
– Пеп?
– Маленький сумасшедший каталонец. Несравненный угонщик автомобилей. – Гаррет глянул на черные наручные часы. – Прилетает из Гамбурга через двадцать минут.
Он как-то сказал Холлис, что людям, охраняющим королеву, запрещено носить обувь на резиновой подошве и часы с черными циферблатами. Почему? – спросила тогда Холлис. Табу, ответил он.
– Ты так стремительно все организовываешь и при этом находишь время мылить мне спинку и что там еще? Я не в упрек.
– Старик. Он сразу включился. Блочная сборка, ее мы наладили давно. Есть отработанные процедуры, есть люди. Мы научились действовать стремительно, поскольку удачные шансы всегда подворачиваются внезапно.
– Неужели правда можно стать невидимым? Или это снова лапша на уши, вроде твоей ротанговой кости?
– Не говори так, Франк обидится. Думай об этом как о заклинании забвения. Или, вернее, незапоминания. Система видит тебя, но тут же забывает.
– Какая система?
– Видела в Лондоне камеры? Заметила их?
– Ты можешь сделать, чтобы они тебя забыли?
Гаррет оперся на локоть, машинально потер холодную скользкую обертку на ноге и быстро вытер ладонь о вышитое покрывало.
– Священный Грааль индустрии тотальной слежки – распознавание лиц. Разумеется, утверждают, что его еще нет. Но оно есть. Зачаточное. Неработающее. Не отличает чернокожего от европейца, может перепутать тебя со мной, но и в железе, и в софте заложен этот потенциал, ждущий апгрейда. Тут главное понять, что отснятый материал никто глазами не просматривает. Это цифровые данные. Они лежат на серверах. Не изображения, просто нули и единицы. Если что-то происходит и данные решают поднять, их переводят в картинку. Но… – он приподнялся и тронул дно клетки-библиотеки, – есть джентльменское соглашение.
– И кто эти джентльмены?
– Да как обычно. То ли индустрия, то ли правительство, то ли они вместе. Тот самый сверхприбыльный сектор, на которого у старика зуб.
– А в чем состоит соглашение?
– Допустим, ты отправляешь десантников вытащить из подвала мечети десяток джихадистов. Или профсоюзных лидеров, если их вдруг туда занесет. Просто для примера.
