class="p1">Но произносит он это неуверенно, так неуверенно, что даже молодой ещё человек майор Вилли замечает, что он врёт, и уверяет его:
— Будешь брехать — повесим.
— Так это… — мямлит Михель Кумсмаер. — Господа были надысь, да… привозили что-то. Так они это… уехали. Тут же…
Всё это звучит неубедительно, и тогда сержант мушкетёров, заехав за спину старосты и взяв его за шею, добавляет для бодрости:
— Мужик, я повешу тебя на вот этих твоих воротах, я вешать люблю. Только соври ещё раз.
Но старосте врать больше не пришлось, во двор из дома выглянул один солдат и прокричал:
— Господин, нашлось серебро!
— А-а, — только и смог вымолвить староста — и тут же получил кулаком по голове, для острастки, чтобы впредь не врал.
Волков слез с лошади и пошёл в дом за солдатом, что повёл его к большой кладовой за толстой дверью с петлями для замков. Тут серебро и было. Сундуков для него не нашли и сложили в какие-то кадки, деньги лежали «с верхом», они были повсюду, ещё монеты были в вёдрах и в мешках. А кроме того, тут же в больших корзинах лежала серебряная посуда. Только серебряная, никакого стекла. Кубки, блюда, тарелки, кувшины торчали из корзин. Всё очень хорошей работы, но сложено в корзины дурно, просто свалено. И тех корзин тут у стены стоял десяток. И серебра тут было… много. Реально много.
Вытиравший то и дело, видно от волнения, губы староста стоял рядом с генералом, и Волков осмотрев всё это, хочет узнать, сколько тут монет, и спрашивает у него:
— Твоё?
— Да откуда, — машет рукой Михель Кумсмаер. — Господское всё.
— Господское? — Волков идёт по кладовой, подходит к одной кадушке, загребает пятернёй полную пригоршню монет и спрашивает. — Деньги считаны?
— Деньги? — староста качает головой. — Нет, не считаны.
— Да как же так? — удивляется генерал, бросая монеты обратно. — И посуда не описана?
— Нет, — качает головой староста, — ничего такого. Господа просто привезли и спросили: есть куда сложить? Я сказал, что сюда можно.
— О, видно, господа твои тебе доверяют. — Волков смотрит на старосту. — И что? Они даже не побоялись, что ты украдёшь себе немного.
Тут староста ещё больше испугался:
— У наших господ лучше не воровать — узнают. Обязательно узнают. И накажут.
— Накажут? — Волков идёт дальше и берёт одну красивую чашу из корзины.
— Шкуру снимут, — отвечает староста. — С живого. Пока не снимут, помереть не дадут. Или просто в землю живым закопают. Это если добры в тот день будут.
— Понятно, — генерал кладёт чашу обратно. — Значит, колдуны вороватых не жаловали, — он оборачивается к Вилли, что стоит у в дверях кладовой. — Майор, нам нужны телеги и лошади. Думаю, у этого честного человека найдётся и то, и другое, — он снова смотрит на старосту. — Что, Михель Кумсмаер, есть у тебя лошади? Есть крепкие телеги?
Тот вздыхает:
— Что? Заберёте?
— Заберём, — за генерала отвечает Вилли. — Телеги нам нужны.
— Значит, и богатства заберёте?
— Да уж вам не оставлю, — смеётся генерал. Он за этим сюда и тащился всю ночь.
— Получается… — староста подбирает слова. — Господа приедут и спросят с меня, а я что? Мне как быть? Нечестно так! — насупился мужик. И потом говорит с упрёком: — И что же вы, господин, — телеги с лошадьми заберёте, так полбеды, вы же ещё заберёте у меня всё богатство господское, а господа приедут, и что? Кому придётся отвечать за ваше воровство? Мне же опять!
— Воровство? — Волков берёт из новой корзины серебряный кувшин удивительной работы. Рассматривает его со всех сторон. И говорит без всякой злобы, а скорее задумчиво: — Кляйбер, а ну-ка дай этому ублюдку в рыло разок.
Кляйбер, не задумываясь ни секунды, сильно бьёт старосту в зубы.
— О-о, — стонет мужик и хватается за разбитое лицо. Отводит руку и видит на ней кровь. — За что, господин?
— Чтобы знал, что болтаешь! — назидательно говорит ему генерал. — Я не вор, я не ночью в твой дом прокрался, я лица своего не прячу, и имени тоже. Если спросят тебя твои хозяева, где серебро, так ты ответь, что забрал его Иероним Фолькоф из Эшбахта, барон фон Рабенбург. Впрочем, они меня и так знают уже. Они тебя и спрашивать не будут.
А тут в кладовую пришёл сержант с тремя солдатами.
— Господин, майор Вилли велел серебро в мешки разложить и на двор, в телеги сносить.
— Да, начинайте, — говорит Волков и добавляет, хорошо зная солдатский характер. — И не вздумайте хоть монету украсть. Узнаю — худо будет.
— Не волнуйтесь, господин, — весело отвечает ему один из пришедших солдат. — Не узнаете.
Волков погрозил ему кулаком и уже стал думать, что скоро пойдёт из деревни обратно, с деньгами, как тут прибегает ещё один солдат и докладывает:
— Господин, там мы одного мужика схватили, он по задворкам, по тропке, в горы бежал, так он плакать стал, просит, чтобы не убивали.
— Не убивали? — переспрашивает генерал. Он поначалу не понимает, о чём говорит солдат.
— Мы додумались, что он из холопов дворовых, — поясняет ему солдат, — что при колдунах были; как наших, подлец, увидал, так думал в горы бежать. Никто за ним не погнался, а арбалетчики болты в него покидали и попали в ляжку, он с горы и сполз, теперь скулит лежит, просит не убивать.
Надо было Волкову отмахнуться: мол, делайте с ним, что хотите, — может, на том всё и кончилось бы, но он решил пойти посмотреть мужичка. Тем более что мужик тот был недалеко.
Генерал сел на коня и доехал до хода меж заборами, где было несколько солдат, полдюжины местных баб и детей и раненый.
То был крепенький мужик, ещё не старый, в хорошей одежде и хороших, крепких башмаках. Он лежал на левом боку и держался за ногу перепачканной кровью рукой. Свой болт из него арбалетчик как раз достал и теперь протирал его травою.
— Вот он, господин, — сказал один из солдат, — денег полный кошель был, а сам тишком, тишком меж огородов и как кинется на гору.
Мужик, прикрывая рукой чёрное
