размножению. Остальные дети Филиппа почти все умерли во младенчестве, и Эскориал был полон призраками умерших детей, маленьких принцев и принцесс.
Филипп взошел на престол совсем юным, на шестнадцатом году жизни, и управление королевством отдал графу Оливаресу. Граф был очень уродлив: вдавленная переносица, беззубый, но хищный рот среди топорщащихся жестких усов, злой взгляд среди бесформенных бугров щек и лба, злая жирность фигуры. Он был всемогущ и ненавидим. Оливарес происходил из рода Гусманов, самой знатной и богатой семьи города Севильи, с Севильей был связан, покровительствовал севильцам, и именно он и представил королю Веласкеса. Король сделал Веласкеса своим придворным художником, когда Веласкесу было всего двадцать пять, и должность эту Веласкес занимал всю жизнь. Это было очень почетно, первый живописец короля соответственно становился и первым живописцем королевства, и не очень обременительно. Вместе с королевской семьей Веласкес проводил большую часть жизни в Эскориале, и в обязанность ему вменялось писать только портреты королевской семьи да исполнять немногочисленные специальные заказы на украшение покоев. Двое около серой стены были такого рода спецзаказом, выполненным Веласкесом около 1540 года. Когда Филипп Четвертый все же Оливареса сместил и отправил в ссылку, Веласкес на должности придворного художника короля остался.
Дворец Эскориал был полон уродства. Королевская семья обожала карликов, карлиц, дурачков, шутов, шутих и очень больших собак, неаполитанских мастифов. Шуты, в специально для них сшитых пестрых фантастических костюмах, относительно свободно бегали по дворцу, среди гулких покоев. Остальные вели себя тихо и были одеты преимущественно в черное глухое платье, и мужчины и женщины. Во дворце было много монахов и монахинь, распятий и изображений Мадонны с младенцем. Младенцев очень туго пеленали, так что они не могли пошевелить ни ручкой, ни ножкой, и они были похожи на маленькие мумии. Они очень быстро умирали. Если дети начинали ходить, их обряжали в парчовые негнущиеся кринолины, отягченные вышивками, мальчиков и девочек. Потом, когда мальчики подрастали, они надевали штаны, а девочки оставались в кринолинах. В них они были поперек себя шире, и скользили в них очень медленно по анфиладам Эскориала, с широко раскинутыми безжизненными руками, покоящимися на гигантских фижмах, похожие на распятых. У короля их было десять или одиннадцать, но они все умерли, кроме двоих. Еще в Эскориале было много картин фламандца Иеронима Босха, чью живопись любил прадед Филиппа Четвертого, Филипп Второй. Как относился к Босху Веласкес, мы даже не догадываемся, но кроме Босха в Эскориале было много и итальянских картин, на разные мифологические и исторические сюжеты, особенно много – венецианцев Тициана и Тинторетто, и много современных итальянцев, братьев Карраччи, Гвидо Рени, Ланфранко, Доменикино. На них были боги, сатиры, нимфы, любовные приключения, дети и взрослые совсем без одежды, голые. Некоторые из этих модных картин были привезены Веласкесом из Италии. В Эскориале было очень много красивых вещей.
Эскориал был воплощением могущества Испанского королевства. Испания устала от могущества. Король хотел отдыхать от Эскориала. Торре де ла Парада не считался дворцом, он был охотничьим домом. И комнаты в нем были не слишком велики, они не были рассчитаны на большие многолюдные приемы. Многие комнаты были украшены фламандской живописью с пейзажами, охотами и битой дичью в новом вкусе. Веласкес для Торре де ла Парада написал несколько изображений придворных карликов, бога Марса и двух мужчин на фоне серой стены. Людей в покоях Торре де ла Парада было немного, но они были, на двух мужчин не обращали никакого внимания; чаще всего в покоях Торре де ла Парада молчали, как и в Эскориале, но иногда и говорили между собой. Мужчины около серой стены смотрели на посетителей покоев свысока, так как стояли немного над уровнем толпы, один – с хитрой иронией, другой – с вдумчивой благожелательностью.
За окнами расстилался идиллический пейзаж королевских охотничьих угодий, а дальше был город Мадрид, столица королевства, и в нем было довольно товаров всяких, золотых и серебряных, камней драгоценных и жемчуга, шелка и бархата, и всяких изделий из слоновой кости, из меди и железа, и скота, и коней, и экипажей, и тел, и душ человеческих. Много в нем было и благородных идальго, и нищих проходимцев, и дам безупречных, и потаскух, грязных старух и грязных детей, и все они грешили, каялись и молились, и говорили на гортанном языке, слегка хрипящем и звучном. Говорили, что в монастыре Пресвятой Троицы раны на теле распятого Иисуса начали кровоточить, а в монастыре Святого Иеронима два кабальеро повздорили из-за места и потом сошлись в поединке на соседней улице, и один другого насквозь проткнул, что несчастный дон Сольер перед казнью на ступенях эшафота был красив, как Авессалом или Ганимед, и что разбойники опустошили всю Ла Манчу и окрестности Оканьи. Говорили о том, что хлеб дорожает, и что серебро из Новой Испании почти перестало поступать, так как все корабли перехватывают английские безбожники, что никто не хочет воевать в Португалии, казна пуста и грядут тяжелые времена. Говорили, что уже два с половиной месяца, как во дворце отказались от привычной пищи, так как у короля не осталось ни реала, и что инфанте подали каплуна на стол, которого она немедленно велела убрать, поскольку от него несло, как от дохлой собаки. О том, что в Неаполе в день Святого Януария, когда чудесным образом кровь святого, собранная в склянку, вдруг становится жидкой, в этом году чуда не произошло, что считается дурным предзнаменованием. Говорили, что один монах-францисканец похитил из монастыря Санта Клара красивую двадцатилетнюю монахиню, оба были схвачены, монахиня замурована, а монах бежал, укрылся в горах Сьерра-Морены, где по сей день и пребывает, возглавляя целую банду молодцов, вооруженных пистолетами и промышляющих разбоем. Говорили, что на улице Алькала, что недалеко от монастыря Босоногих кармелиток, проживает благочестивая женщина по имени Ана Гальо, которую некоторые считают святой и которую много раз допрашивала инквизиция. Так вот, эта Ана Гальо пророчит, что еще до Рождества великие бедствия обрушатся на Испанию, а один из слуг герцога Альбы отправился на мессу в Буэн-Сусесо и там увидел очень красивую даму, на которую бросал украдкой взгляды, пока не понял, что это – сама Смерть. Тогда он потерял сознание, его отвезли домой, а через день бедняга отдал душу Господу.
Вокруг Мадрида лежала страна, большая, с горами, долинами и реками, с городами, монастырями и университетами. С трех сторон страна была отделена от мира водой, а с одной – горами, но за водами и горами были еще земли, принадлежавшие королю этой
