не спала у меня и упорно отказывалась от всех предложений провести вместе отпуск вдали от Парижа, с тех пор как я стал называть этот город своим домом.
Мы видим в жизни то, что хотим видеть. Особенно в отношениях с теми, с кем якобы создаем будущее. До тех пор, пока будущее не перестает быть надежной конструкцией. И тогда мы вынуждены признать, что жили в мире за пределами реальности. В том вечно мучительном мире, что зовется надеждой.
Я поднялся по серпантину лестницы, ведущей под крышу. Почему у меня было такое чувство, будто я поднимаюсь на эшафот, откуда есть только один, прощальный выход? Когда я добрался до верхнего этажа, дверь была распахнута. Но Изабель не встречала меня на пороге с явным желанием, как бывало. Она сидела за своим столом, с дымящейся сигаретой, уставившись взглядом в грязное окно перед собой, всем своим видом выражая безутешность.
Я подошел к ней. Когда я попытался положить руку ей на плечо, она дернулась, как будто ее ткнули электрошокером.
– Пожалуйста, сядь на диван, Сэмюэль. Это не займет много времени.
Но я все равно пытался установить физический контакт. Хотя бы переплести наши пальцы. Она отстранилась.
– Ты серьезно? – спросила она, не скрывая гнева.
– Ты думаешь, я пришел за сексом?
– Я думаю, ты не понимаешь, насколько серьезно разочаровал меня.
– Как Эмили?
– Она пробудет в инвалидном кресле не меньше года. Но, по крайней мере, неврологи считают, что она избежала паралича – все решили какие-то сантиметры, – и после многолетней физиотерапии она, возможно, начнет ходить.
– Хорошо хоть, не паралич.
– Спасибо за такую американскую двусмысленность. Нескончаемая катастрофа, низведенная до обычной катастрофы – и, по-твоему, повод для празднования. «Не так плохо, как мы думали. И не абсолютная трагедия, потому что у нас не принято верить в трагедию. Мы просто говорим: что-то пошло не так».
Последнее заявление она произнесла с фальшивым американским акцентом. Я схватил один из хромированных стульев, сел, сунул руку в карман куртки и достал пачку сигарет и зажигалку «Зиппо». В подобных ситуациях без сигарет не обойтись.
– А вода в ее легких?
– Повреждения мозга нет, но ее держали в медикаментозной коме в течение пяти дней после того, как очистили легкие от воды из Сены.
– Мне очень жаль.
– О, и у Шарля на фоне того, что сделала с собой его обожаемая дочь, два дня назад случился сердечный приступ. Не самый страшный. Он, вероятно, выйдет из больницы уже через несколько дней. Тем не менее это тот случай, который служит напоминанием: смерть моего мужа близка. К счастью, это произойдет не завтра, но, вероятно, в течение ближайших лет пяти или десяти. Представь, каково это чувствовать… каково сознавать, что впереди еще пять – десять рождественских праздников. Теперь Шарлю потребуется постоянное внимание. Как и моей дочери. Мы с Шарлем говорили прошлым вечером. Ментально он здесь. Потрясен. Ошарашен. Немного напуган… но понимает, что на этот раз обошлось и ему подарено еще немного времени, чтобы побыть с нами. И он выступил с предложением. Которое я приняла. Мы все покидаем Париж. У нас дом в Нормандии. Большой и просторный. Достаточно места для нас троих, чтобы у каждого было свое пространство, но все же мы могли быть вместе под одной крышей. Эмили понадобятся круглосуточная сиделка на какое-то время и команда специалистов, чтобы в буквальном смысле поставить ее на ноги. Там поблизости есть довольно хороший реабилитационный центр. Мы сможем нанять врачей-специалистов и физиотерапевтов, чтобы помочь ей. И Шарль поживет в спокойной обстановке, избавленный от необходимости охотиться на мамонта и гоняться за каждой юбкой.
– А ты? – спросил я.
– Я буду матерью-настоятельницей, ответственной за эту богадельню.
– Все время?
Она кивнула. И добавила:
– Я слышу неодобрение в твоем молчании. «Выбрасываю на ветер свою столичную жизнь. Становлюсь элитной сиделкой. И, что хуже всего, бросаю своего американского любовника, которого обожала, пока он не стал ревновать меня к недавним несчастьям моей семьи».
– Я не сказал ни слова, черт возьми.
– Да тебе и не нужно было. Твое молчаливое возмущение говорит за тебя. Тебе непременно надо было бомбардировать меня сообщениями, после того как я позвонила и сказала, что моя замечательная Эмили сломала позвоночник и чуть не утонула.
– Я это делал только потому, что искренне переживал за Эмили.
– И боялся, что произойдет то, что должно произойти… что я предпочту тебе мужа и дочь. Именно это я и делаю.
– Теперь ты несправедливо сваливаешь все на меня.
– Твое сообщение…
– Я немедленно извинился за то, что перегнул палку.
– Это меня крайне огорчило. Это давление… быть рядом с тобой…
– Это неправда. Сначала я звонил много раз, потому что хотел помочь, быть рядом, чтобы помочь тебе…
– Потому что тебе не давала покоя мысль: «Я – ее вторая половина».
– Я и есть твоя вторая половина.
– По касательной. И ты всегда это знал. И я всегда ясно давала это понять. В течение многих лет. Десятилетий. Моя любовь к тебе… она всегда со мной. Но когда ты вторгаешься…
– Вряд ли это можно назвать вторжением. Я знаю, что ты переживала чудовищный момент. Я просто хотел помочь…
– А теперь ты думаешь, что я придираюсь к тебе.
– Да, думаю. Но ты злишься, ты полна горя и печали, а любовь часто сводится к тому, что ты срываешься на того, кто рядом с тобой… как бы несправедливо это ни было.
– Как благородно с твоей стороны. Как по-рыцарски.
– Тебе не следует все это рушить, Изабель. Не нужно отказываться…
– Если я уезжаю из Парижа…
– Ты продаешь эту студию и apartеment familiale139?
Пауза. Она потянулась за пачкой сигарет, закурила.
– Пока нет.
– Стало быть, поистине ты можешь осесть в Нормандии, но…
– Истина – гибкая конструкция. В обозримом будущем я буду заботиться о своей дочери и муже в Нормандии. В обозримом будущем… я прекращаю все это.
– С полным основанием?
– Если бы в той ситуации ты проявил себя лучше…
– Я не так уж плохо проявил себя. Ты просто ищешь оправдание.
Пауза.
– Может, и так. Возможно, я очень несправедлива к тебе. Возможно, использую тебя как мальчика для битья. Или, может, вся эта ужасная цепочка событий показала мне, где мои приоритеты.
– Когда ты говоришь «в обозримом будущем»…
– Вот! Вот! Ты питаешь надежду…
– Конечно, тебе непременно нужно уехать с дочерью и мужем. Сосредоточить на них все свое внимание. Но ты ведь не хочешь обрывать наши отношения. Что не мешает…
– Ты думаешь, это не мешает? Ты думаешь,
