я тянусь к снимку. Но я резко останавливаюсь, не касаясь его. Потому что если дотронусь и он окажется реальным, я пойму, что это на самом деле происходит.
На тропинке снаружи – шаги. Кто-то убегает. Я выглядываю в окно. И только мельком успеваю увидеть взъерошенный затылок. Он выглядит как подросток – высокий и тонкий, как тростинка.
Я распахиваю дверь и кричу ему в спину:
– Что?! – в воздухе как будто вибрирует тревога. – Что ты хочешь? – Но никакого ответа, кроме минерального морского привкуса, я не получаю.
Скай здесь. Он окружает меня. Потому что все они, конечно же, – просто часть его. Призраки никогда не существовали, пока он их не написал. Тут ничего не реально, кроме «Гавани и кинжала».
Ее гнилостное дыхание на моей шее воняет смертью и бескрайним морем.
– Оставь меня в покое, – шепчу я.
За спиной слышу ползущую по земле змею. Или скрип бумаги под пером. Я закрываю глаза.
– Пожалуйста, – шепчу я, – пожалуйста, оставь меня в покое.
Я вздрагиваю и закашливаюсь. Задыхаясь, вставляю пальцы в рот. Промокшая насквозь бумажка размякла. Я аккуратно разворачиваю ее одними пальцами.
Зеленые чернила размыты, слова смазаны, как будто не в фокусе. Но я вполне могу их прочитать.
Пламя
Племя
Плеяд
Плед
Прел
Упрел
Перл
Перл
Лето 1990
Они вызвали Перл с урока труда, чтобы сообщить новость. Спустя десять лет мать Перл вернулась домой. Все-таки она не утонула – хотя так было бы лучше. Произвели арест.
Перл отвели в кабинет директора – она была там раньше, но теперь он выглядит по-другому. Все ведут себя так, словно проблемы у них. Пришли психолог и медсестра. Наверное, они думают, что Перл может на кого-то напасть.
– Кажется, она не понимает, о чем мы говорим, – говорит директор медсестре.
– Шок, – отвечает та. – Я проверю пульс. – Рука у медсестры влажная, будто она нервничает.
Перл представляет, как Ребекка все эти годы лежала в пещере одна, под водой. Они правы, она действительно не понимает. Удивительно, но больше всего ей не дают покоя полароиды, эти фотографии со спящими детьми. Она надеется, что малыши в порядке. Перл думает, не могло ли это как-то проникнуть в их сны – щелчок затвора, вспышка. Мягкий ночной свет на закрытых веках.
Голос директора кажется далеким, как будто доносится из-под воды.
– Твой отец приедет забрать тебя, как только сможет. В четверг.
На ней светло-розовый костюмчик и жемчуг. Иногда она надевает красивый брючный костюм. В такие дни у нее что-то появляется в глазах – вроде скрытой улыбки. Перл точно знает, что чувствует себя смелее в брючном костюме.
Раздается оглушительный звонок, и она подскакивает.
– Тебе лучше вернуться на урок, – произносит директор. – Занятия по труду отвлекают от посторонних мыслей.
Слова Перл различает нормально, но подводный эффект усиливается. Воздух в кабинете подрагивает и рябит. В голове Перл поднимается шум ветра. Или это волны бьются о стены пещеры?
Все это случилось в понедельник, как ей кажется, хотя могло и во вторник. Потом она будет сильно сожалеть, что не запомнила точно.
Девочки вокруг Перл шьют и вяжут. К моменту выпуска из школы они все должны стать образцовыми домохозяйками.
Мюриэль запускает руку за пояс юбки Перл. Из-под него торчит складочка жира. Мюриэль больно щипает ее сильными пальцами. Глаза Перл наполняются слезами.
– Не плачь, – тихо шикает она. – Будут проблемы. – Это искреннее предупреждение. На слезы смотрят как на выпендреж. Перл понимает, что в поведении Мюриэль по отношению к ней нет ничего личного. Она просто такая.
– Чего хотел директор?
– У меня умер дядя, – наобум отвечает Перл. Правда слишком бесценна, и не все ее заслуживают.
До конца урока Мюриэль оставляет ее в покое. Дядя – это что-то слишком далекое. У всех есть дядя. История про то, что мертвое тело мамы Перл нашли в канистре из-под масла, куда его положил серийный убийца, могла выбить Мюриэль из колеи. А выбитые из колеи люди непредсказуемы.
Этой ночью Перл изо всех сил пытается вспомнить горную вершину и свою мать, призвать ее голос, ощущения тепла ее рук на ушах. Сегодня она точно придет. Я пытаюсь быть крутой, мама, – думает она. – Крутой, как горная река.
Ее мать не приходит.
У Перл выпали целые куски воспоминаний о том времени. Похороны, несколько недель после них, возвращение в школу. Они не слабые или подавленные, или что-то в этом духе. Их просто нет.
На самом деле исчезло несколько долгих месяцев – ровно до того дня, как в Фэйрвью пришла новая девочка.
Когда Перл входит в класс истории, она отчетливо чувствует: что-то изменилось. Стало теплее. И светлее. И еще кто-то сидит на обычно пустующем месте рядом с Перл. У этой девушки круглое детское лицо, невинные глаза и рыжие кричащие волосы.
Перл знает ее имя. Ну разумеется, знает. Ее фотография была во всех газетах. Она чувствует, что все перестраивается – предметы в кабинете, ее органы, весь мир.
– Привет, – говорит Харпер. Разумеется, она Перл не знает. Ее фотографий в газетах не было.
Если проводить лето в одних и тех же местах и посылать детей в одни и те же школы, то рано или поздно они столкнутся – Перл и девочка, которая помогла найти тело ее матери.
Перл уже открывает рот, чтобы заговорить, хотя понятия не имеет, что сказать.
Харпер играет со своим значком Фэйрвью, нервно теребя его в руках.
Мюриэль сразу к ней цепляется.
– Не обращай внимания на Луни Буни, – говорит она новенькой. Луни Буни – прозвище, которое Мюриэль дала Перл из-за фамилии Бун. – У нее несколько месяцев назад умер дядя. С тех пор она какая-то странная. Я Мюриэль.
– Харпер, –
