А может, и нет. Может быть, малышка Салли тоже не скучает в Лестере. Может, она тоже провела последний час с чьим-нибудь членом во рту.
Сорвин издал звук, который напоминал вздох изнемогающего от страсти любовника. Он старался не смотреть на Беверли, и она, решив, что не потерпит такого пренебрежения, слегка шевельнулась. Однако и этого было достаточно, чтобы часть ее обнаженного тела, а именно ее левая грудь, оказалась доступной боковому зрению Сорвина.
Затем она сделала еще одно движение, и сосок вышеупомянутой груди скользнул по его руке.
Ее восхитила стойкость, с которой он продолжил беседу.
– Пока очень шаткие. Очевидно, что он был знаком с Мойниганом, но мотивы не ясны. Возможно, Мойниган что-то знал, но пока все это лишь предположения.
Беверли решила продолжить испытание. Сорвин непроизвольно всхлипнул, и, естественно, этот звук вызвал интерес на противоположном конце провода.
– Извини. Икота.
«Интересно, что ее вызвало? – подумала Беверли. – Прикосновения моего языка к его плечу или моя рука, сжимающая его пенис?»
– Так что тебе удалось обнаружить?
Его речь стала отрывистой, а дыхание судорожным. Беверли скользнула ниже.
– Правда?
Голос Сорвина внезапно зазвучал выше. И Беверли задумалась, как это достигается. Она прильнула к его бедрам.
– Прости. – Он рассмеялся и отпрянул от ее рта. Однако отделаться от ее рук было сложнее. – Я где-то обжегся крапивой сегодня и мучаюсь весь вечер.
– Лжец, – пробормотала Беверли и рассмеялась.
Сорвин снова отодвинулся.
– Это радио. Слушал радиопьесу.
Беверли снова заскользила вниз, готовясь продолжить свои ласки, но Сорвин вновь переменил положение, на этот раз сделав ей знак рукой. Беверли замерла и подняла голову.
– Это потрясающе, Салли! Просто потрясающе!
Беверли не слишком понравилась эта откровенная похвала, адресованная другой женщине, в тот момент, когда сама она собиралась вновь прильнуть к его набухшему пенису, однако невольный интерес заставил ее сдержать свое недовольство.
– Завтра? Хорошо. Молодец!
Молодец? Что же такого потрясающего сделала эта Фетр?
– Да. И я тебя, милая.
Беверли ощутила тошноту и прилив раздражения и решила, что с нее хватит. Она нырнула под одеяло и страстно прильнула к его члену. У Сорвина перехватило дыхание, потом он шумно задышал и поспешно разъединился, пока Фетр не спросила его еще о чем-нибудь.
Не на шутку встревоженная, Фетр повесила трубку в своем гостиничном номере.
Он так странно говорил. Что с ним произошло?
Она легла на постель, решив, что в его голосе была какая-то натужность.
И что это были за звуки, перед тем как связь оборвалась?
Складывалось впечатление, что он был не один.
Что это были за звуки?
Она с бешеной скоростью начала прикидывать возможности, но все они были одинаково неприятными. Весь номер был пропитан запахом сигаретного дыма, а потолок пожелтел от никотина. Запах был настолько сильным, что, даже случись здесь атомный взрыв, он оставил бы в пространстве дыру, от которой тоже тянуло бы табаком.
Он был с ней!
Другого объяснения не было. Ни одна другая версия не выглядела столь правдоподобной, как эта.
Внезапно ее осенило. Этот звук был не чем иным, как возбужденным дыханием.
– Сука!
Беверли была готова продолжить, но Сорвин скис. Она вылезла из-под одеяла и легла рядом с ним. В комнате воцарилась тишина, и лишь дыхание стало казаться необычно громким.
– Ну? – спросила она, не открывая глаз.
Он не понял.
– Потрясающе. Просто потрясающе.
Беверли рассмеялась, и Сорвин посмотрел на нее.
– Как там наш констебль? Что она сказала?
Однако Сорвину не хотелось, чтобы ему напоминали о существовании мира, находившегося за стенами спальни, за пределами удовольствия. Беверли поняла, что опять наступила на те же грабли: мужчинами управляют их желания, их мозги располагаются в штанах. Она не стыдилась того, что беззастенчиво пользовалась этой слабостью, – ее лишь удручала их полная неспособность чему бы то ни было учиться.
– В чем дело? – нежно спросила она. – Надеюсь, это не чувство вины? Обычно оно приходит не раньше утра.
– Знаешь, это не шутки. – Сорвин внимательно посмотрел на нее.
– А я и не шучу.
Похоже, Сорвин не одобрял ее поведения.
– Черт, неужели для тебя это все так просто? Перепихнулась и пошла?
О боже! Зачем воспринимать все так трогично, Эндрю? Беверли села и вытащила ноги из-под одеяла.
– Да, – обернувшись, ответила она. – Точно так же, как это было для тебя, пока тебе не позвонила твоя красотка и не напомнила, какой ты кусок дерьма. И я в этом не виновата, Эндрю. Ты взрослый человек, а взрослые люди сами отвечают за свои поступки.
Беверли встала и направилась в ванную. Через десять минут, свежая и благоухающая, она вернулась в комнату, где Сорвин, уже облачившийся в купальный халат, сидел на краю кровати. Беверли взяла свою одежду и, не обращая внимания на Сорвина, принялась одеваться.
– Прости, – медленно произнес он.
Беверли ничего не ответила.
– Если тебя это еще интересует, Салли сказала, что она нашла место, где в течение последних недель жил Мойниган. А кроме того, она узнала, откуда у него эти часы.
– Откуда?
– Их подарила ему Фиона Блум. – Он улыбнулся, заметив ее удивление, но она не ответила ему улыбкой.
Теперь ей определенно было о чем подумать, и прежде всего о том, куда могло привести это открытие. Оно не могло быть случайностью, но она не знала, как его интерпретировать, и пока ощущала лишь нараставшую тревогу. Какое отношение мог иметь Мойниган к смерти родителей Елены?
– Оставляю тебя наедине с твоими страданиями, – промолвила она, направляясь к выходу в основательно подпорченном настроении.
Сорвин не ответил, и она покинула его дом. Такие прощания не были для нее чем-то новым, но от этого они не становились менее болезненными.
– Я все время думаю об этом.
– Да, – вздохнул в темноте Айзенменгер.
И Елена, хотя и была занята своими мыслями, расслышала в его голосе отчаяние.
– Прости.
Он протянул руку, зажег ночник и повернул к ней лицо.
– Я прекрасно тебя понимаю. Какое это, должно быть, потрясение – внезапно увидеть все эти письма и фотографии спустя столько лет.
