Я скучаю по всем моментам, которые мы разделили вместе, и по всем моментам, которые мы, возможно, никогда не разделим. Но любить тебя означает не позволять тебе отвлекаться на нас, когда ты так молода и у тебя впереди такое светлое будущее. И когда ты ушла, я знал, что мое присутствие в твоей жизни и наши необычные отношения отвлекают. Я отказываюсь быть препятствием или оправданием для тебя, чтобы ты отказалась от своей страсти. Ради чего? Чтобы быть женой? В этом цель твоей жизни? Возможно, я ободрял тебя и давал возможность следовать своим мечтам, но я больше не тот человек в твоей жизни. Я не что иное, как твое самое слабое звено, старый ржавый якорь, который удерживает тебя от познания страсти… страсти, которая у тебя внутри. Не позволяй никому удерживать тебя от этого.
Эмерсин закрывает глаза и кусает губы.
Я развожу руки в стороны.
— Вот он — я. Я прожил жизнь. Следовал за своей мечтой. Никто не вставал на моем пути. Никто не мешал мне оставаться сфокусированным на цели. Никто мне ничего не навязывал. Встретив Сюзанну, я сразу же ею заинтересовался. Потом узнал, что она с Тарой. Поэтому продолжил делать то, что делал. Я работал. Встречался с другими женщинами. Я жил. И я понятия не имел, что судьба сведет нас вместе, но это произошло. Вся жизнь зависит от времени.
Она медленно моргает, открывая глаза.
— Сейчас не наше время, — шепчет она.
— Сейчас не наше время, — эхом повторяю я.
— Дело в фотографиях.
Я качаю головой и сужаю глаза.
— Дело не в гребаных фотографиях. Мне на них плевать. — Это не совсем правда, но сейчас это не важно.
— Дело в том, что я сказала на свадьбе? Твоя семья ненавидит меня?
— Они не ненавидят тебя. Они понимают, почему я женился на тебе.
Эмерсин несколько раз кивает.
— Ни одного звонка… — повторяет она, снова задыхаясь.
Я чувствую ее. Чувствую все то, что она боится сказать, потому что я тоже боюсь это сказать. Хреново иметь иррациональные и импульсивные эмоции, когда дело доходит до любви.
— И что бы я сказал? — шепчу я.
Она всхлипывает и промокает уголки глаз.
— Что скучаешь по мне.
Я хмыкаю.
— Кажется, немного жестоко говорить такое. Словно я хочу вызвать у тебя чувство вины, когда ты так усердно работаешь ради осуществления своей мечты. Если бы ты позвонила и сказала, что скучаешь по мне, я бы вылетел к тебе первым же рейсом. Я бы ждал у твоей двери, пока ты не вернешься домой. И никогда бы не оставил тебя снова. Насколько это ненормально? Как мне выполнять свою работу? Отношения на расстоянии работают на всех словах, которые не сказаны.
— Чушь собачья! — Она сжимает кулаки. — Прошли месяцы. Это не отношения на расстоянии. Это отказ. Хорошо… не звони мне, чтобы сказать, что скучаешь. Позвони мне, чтобы сказать, что любишь меня. Позвони мне, чтобы пожелать счастливого Рождества или счастливого гребаного Нового года. Позвони мне и расскажи, как прошел твой день. Или какие у тебя планы на выходные. Присылай мне фотографии сада или фотографии своего улыбающегося лица. Ты подписан на меня в Instagram. Я знаю, что ты смотришь мои фотографии. Ты знаешь, что происходит в моей жизни. Но сам никогда ничего не публикуешь. Ты никогда не делишься своей жизнью.
Если я сдамся, если позволю себе поддаться чувствам, то сокрушу ее.
Ее мечты.
Ее будущее.
Ее независимость.
— Тогда почему ты не позвонила мне? Почему ты не спросила меня о моем дне? Почему ты не попросила, чтобы я прислал тебе фотографии? Ты все злишься, что я тебе не звонил, но и сама мне не звонила! — Я мгновенно сожалею. О. Каждом. Слове.
Она делает прерывистый вдох, от которого все ее тело дрожит.
— Как прошел твой день? — спрашивает она нежным голосом.
— Дерьмово. Моя любимая женщина не позволяет мне прикоснуться к ней. И это пи*дец как убивает меня.
Я делаю к ней шаг.
И другой.
Затем еще один.
— Я должен был позвонить, — шепчу я, потому что притворяться сильным больше не имеет смысла. Мы слишком многое пережили.
Когда наши взгляды снова встречаются, ее шлюзы открываются в неконтролируемых рыданиях.
— Моя м-мама у-умерла…
Я преодолеваю последние несколько дюймов между нами и заключаю ее в объятия. Если бы я мог выжать из нее каждую каплю боли и горя и впитать ее в свое сердце, я бы это сделал. Прикоснувшись губами к ее макушке, поглаживая ее волосы, я шепчу:
— Я знаю, Эм. И мне очень жаль.
Опустившись на кровать, притягиваю ее к себе на колени, прижимая к груди. Правильных слов не подобрать. Кажется, ни одно из них не подойдет.
Знает ли она это? Чувствует ли мою любовь к ней?
Любовь, которую не получила от своих родителей.
Любовь, которую никогда не получала от братьев и сестер.
Любовь, которую преследовала неудача во всех ее отношениях до меня.
Эта любовь, какой бы она ни была, — горько-сладкая. Она — это всё, но ее никогда не бывает достаточно.
Неправильное гребаное время.
Когда колодец слез иссякает, а усталые глаза отказываются открываться, ее тело не желает перемещаться из моих объятий. Мы ложимся, и сон уносит
нас.
— Эм. — Я прижимаюсь губами к ее лбу, когда еще не взошло солнце.
Мне так не хватало этого чувства. Прикосновения к ней.
— Я должен идти. У меня сегодня рейс, — говорю я, лопая наш пузырь.
— Почему один из нас всегда уходит? — шепчет она, не сдвигаясь ни на дюйм. — Почему мы не можем вечно прятаться в коконе, забыв о целях, пересмотрев мечты, живя моментом и только друг ради друга? Почему это так тяжело? Так сложно?
Она утыкается носом в мою рубашку и вдыхает. Затем утыкается лицом в изгиб моей шеи и снова втягивает воздух.
Эти несколько вдохов поддерживают мою пробудившуюся надежду, прежде чем мое сердце снова оказывается в затруднительном положении. И легче никогда не станет.
Видеть ее.
Уходить от нее.
Скучать по ней.
Любить ее.
— Ненавижу, что мне нужно уходить. — Я снова целую ее в лоб.
Эмерсин цепляется пальцами за мою рубашку, касаясь губами моей шеи. Она не целует. Не захватывает игриво кожу. Просто чувствует.
У меня нет слов. Все было сказано не единожды.
Я люблю тебя, но…
Я хочу тебя, но…
Снова и снова мы сталкиваемся с реальностью, которую просто не хотим принимать.
Я ерошу ее волосы, откидывая ее голову назад. Удерживаю
