в совершении приписываемых иаи преступлений; многие из них умирают в темницах, а выпущенные на свободу со всеми своими родственниками обесчещены клеймом вечного позора».
Чем кровожаднее и свирепее была инквизиция, тем более горячо уповали португальские мараны на последний луч надежды, оставшийся еще у них, именно на папу и их остальных покровителей. Они стремились, если уж нельзя было совсем устранить этот кровавый трибунал, по крайней мере, хоть несколько ограничить его ужасную деятельность. Они отыскали себе нового представителя, который казался им более честным и энергичным человеком, чем Дуарте де Пац. Последнему они не могли более поручить защиту своих интересов; он оказался слишком корыстолюбивым и бесчестным; кроме того своими чрезмерными обещаниями и слишком уж дерзкой хитростью он в конце концов принес им больше неприятностей, чем пользы. С присущей ему страстностью, он, горя жаждой мести за нанесенную ему обиду, представил португальскому двору и папе всевозможные обвинения против маранов; он притворился верующим и смиренным, чтобы придать большую силу своим предательским разоблачениям. Но его яростные вылазки не имели никакого успеха. Раздраженный неудачей своей мести, он, чтобы огорчить португальского короля, открыто признал себя сначала евреем, а позже даже, как говорят, турком. Его преемник, Диого Антонио, тоже оказался не подходящим, и потому португальские мараны выбрали (1540 г.) третьего представителя, Диого Фернандеса Нето, который действовал более удачно. В его распоряжение были, конечно, предоставлены большие суммы денег, которые проходили через руки марана Диого Мендеса и его благородной невестки, доны, Грации Мендесии во Фландрии. Нето получил сильную поддержку в лице кардинала Паризио, который уже раньше опубликовал сочинение в защиту маранов; там он доказывал, что «мараны, насильственно крещенные, не могут быть рассматриваемы полновесными членами церкви». Высокомерие инфанта Генриха доставило им двух новых союзников, которые пользовались большим влиянием при дворе Павла III и были проникнуты ненавистью к португальскому двору. Мигуел де Силва, епископ Визе, родом из старой аристократической фамилии, был возведен в сан кардинала; этого не мог ему простить завистливый португальский двор и стал его так преследовать, что он принужден был бежать в Рим, но и там он не был в безопасности; ожесточенный против португальского двора, он стал ревностным защитником маранов. Тоже сделал и популярный врач, Айрес Вас, который, будучи преследуем инквизицией за занятия астрологией, лишь с трудом спасся бегством в Рим и там стал любимцем папы, который вместе с еще несколькими кардиналами верил в истинность этой псевдонауки. Оба они действовали против португальского двора. Мараны прежде всего добивались того, чтобы в Португалию был снова послан папский нунций, который, подобно Каподиферо, являлся бы представителем папы в Лиссабоне, парализовал бы жестокость инквизиции и содействовал бы выселению маранов. Однако португальский двор стойко отказывался допустить нунция, ибо, согласно обычаю, ко двору посылался нунций лишь в исключительных случаях и на непродолжительное время, а не в качестве постоянного посланника. Король жаловался, что нунций захватит в свои руки всю духовную власть и лишит всех светских и духовных лиц влияния и авторитета. Кроме того, последние два нунция прямо таки покровительствовали маранам. Тем более настаивали мараны на том, чтобы папа послал к португальскому двору своего представителя. Они предложили за это папе 8.000 — 10.000 дукатов и кроме того обязались платить нунцию по 250 дукатов в месяц. Все эти огромные суммы, полученные папой, кардиналами и их ставленниками, прошли через руки Диого Мендеса и его невестки во Фландрии, которые, как ангелы-хранители, заботились о своих соплеменниках. После долгих и страстных, но безрезультатных переговоров, в течение которых португальский посланник, Христовам де Суза, бросил в лицо папе резкие обвинение в продажности курии, в Португалию был послан нунций, в лице епископа Луис Липомано. Но Иoao III отдал приказ не впускать его в страну. Он принужден был несколько времени кочевать вдоль португальской границы, пока дело чуть не окончилось разрывом между папой и португальским двором.
Дело в том, что борьба между португальским двором и папской курией вновь или, вернее, пуще разгорелась из-за великого инквизитора, принца Генриха, который, несмотря на неутверждение папы, проявлял не только фанатизм, но и дикое упорство. Это была борьба не на жизнь, а на смерть; но не для обеих борющихся сторон, а лишь для тех несчастных, которые, несмотря на все свое самоотречение, не могли полюбить христианство и примириться с ним и все же не имели мужества принести себя в жертву во имя иудаизма, которые не хотели поступиться своими убеждениями, но в то же время цепко держались за свои богатства и за свое положение.
Как могли они проникнуться любовью к религии, священнослужители коей, светское духовенство и монахи, открыто вели самый гнусный образ жизни. Португальские монастыри были в то время позорищем страны. Монахини в стенах монастырей рожали сыновей и дочерей и сохраняли их у себя до возмужалости. Дочери становились, в свою очередь, монахинями, а сыновья — священниками. Монахиня, рожденная от абатиссы, была возведена капитулом в тот же сан и обзавелась любовником. Португальский король знал об этой распущенности, но ничего не мог поделать против этого, ибо духовенство было могущественнее короля. Мараны знали о всех этих позорных деяниях служителей христианства, и от них требовали приверженности и любви к этому вероисповеданию! Чем свирепее преследовала их инквизиция, тем дороже становилась для них религия их предков. Чтобы возбудить папу или хотя бы его приближенных против маранов, инфант и великий инквизитор, Генрих, приказал составить и послать в Рим перечень грехов, совершенных новохристианами (10 февраля 1542 г.). В этом послании сказано: сапожник из Сенбала, Людовик Диац, объявил себя мессией и совратил в свою веру многих маранов, в том числе и лейб-медика дона Алфонса, брата инфанта-инквизитора; в Лиссабоне была открыта тайная синагога, в которую собрались мараны для молитв; синагога была, конечно, разрушена, а молившиеся там сожжены па костре; один лиссабонский врач не побоялся обходить дома маранов, проповедуя им иудаизм и совершая обряд обрезания над их мальчиками; в Коимбре один маран содержал особую школу для обучения детей еврейскому языку: наглость маранов дошла до того, что они обратили в иудейство даже одного урожденного христианина. Этот перечень грехов должен был послужить оправданием для состоявшегося незадолго до того массового осуждения маранов.
Два несчастных обстоятельства помешали пане и друзьям маранов энергично выступить в их пользу: гнусный подлог и все возраставший фанатизм при дворе папы Павла III (154. Судья представил королю две пачки писем, которые якобы прибыли из Фландрии. и были адресованы двум маранам. Они были зашифрованы, и только имена «мужа из Визе» (Мигуела
